Балканская звезда графа Игнатьева

А дело было так: спасённый им генерал тискал его в своих объятиях и что-то с жаром говорил ему. Ефремов, наоборот, молчал как убитый, так как в голове у него вертелась неуместная к месту и случаю поговорка: «От у нас в сели кажуть так: чорт в хату лизэ! Абы не кацап!» Не дай бог, откроет рот, скажет этому пану-генералу что-нибудь неприятное, тогда — пиши пропало. Вот и стоял унтер, набычившись: не генерала боялся — себя. Увидел ротный такое дело, как Никита с генералом обнимаются, налетел как коршун. Бурку с плеча своего скинул на генеральские плечи и повёл куда-то. Подходит унтер-офицер Бихневич, известный проныра и тёртый калач из Одессы, и говорит: «Эх, Никита, упустил ты своего Егория. Надо было просить награду у генерала!» Посмотрел Никита на свои стёртые верёвкой ладони, на рваные сапоги, махнул рукой с досады, и пошли они с Бихневичем к своему взводу. Там, на дороге, два орудия почти сползли с откоса. По пояс в грязи солдаты суетились около станка, колёс и запряжки, пытаясь хоть как-то вытащить их на скользкую террасу.

— Впрягайте волов в возы, хлопцы! — скомандовал Никита, сам налёг на постромки грудью: «Потянули, братцы! Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зелёная сама пойдёт! Подёрнем, подёрнем», — затянул он песню, но орудия, как назло, и не думали сдвигаться с места. Пушки вязли в разъезженных колеях, пока к ним не подошёл из восьмой роты Карп Меленчук, здоровенный детина лет двадцати пяти, с бородой на румяном лице и с таким богатырским затылком и мощными плечами, что боязно было смотреть:

— А ну-ка… разойдись.

Быстро распоясавшись и скинув шинельку, давно лопнувшую по швам на крутой спине, этот настоящий богатырь, иначе и не назовёшь, упёрся в станок и поднатужился.

— Тащи за верёвки, ребята! — зычно заорал Меленчук. Ухватившись за верёвки, Никита с товарищами изо всех сил тянули пушку, и вскоре колёса начали медленно вращаться. «Пошла, пошла!» — радостно завопил Ефремов. На ровной террасе решили перевести дух.

— Ну ты и здоров, парень, — искренне восхитился Никита, — откуда только такой выискался?

— Наш закон — тайга, — ответил бородач, — из Сибири мы, паря. На домашнем молоке и сале вырос.

— А фамилия-то хохлацкая?

— Может, и хохлацкая, — добродушно согласился Меленчук, — да только я природный сибиряк.

— Зато и вырос с бугая ростом, — не без зависти сказал Ефремов.

— Это верно, здоров, силы на троих хватит, — улыбнулся Карп. — Ну, пойду я, что ли? Своих догонять надо.

— Иди, — подтвердил Никита. — Мы тут сами управимся. За подмогу спасибо. С тобой, Меленчук, чую, мы ещё скрутим славную цигарку так, шо в мирное время не крутили. Передавай всем мужикам из восьмой привет и мой поклон.

Через час упряжка снова застряла на крутом склоне. Тут уже работали в две смены: одни отдыхали, другие работали. Всё от сапог до башлыка представляло одно сплошное грязное пятно, на фоне которого лихорадочно блестели солдатские глаза под серой коркой грязи и снега. Помимо пушек лейб-гвардейцы ещё тащили на себе снаряды, ружья, манерки с патронами и задки для зарядных ящиков. Провизию оставили в долине. Так вот и шли. Хорошо ещё, турки из-за непогоды попрятались в свои крысиные норы, не шкодили. На половине подъёма пришлось заночевать. Для штабных офицеров подыскали хорошее место — не продуваемое на ветру, под холмом, за правым флагом полка, где и была разбита их палатка. Солдаты же остались ночевать прямо на дороге.

На биваке ротный подозвал Никиту: «Унтер Ефремов, ко мне!» А Никита только было хотел попить горячего чаю. Ребята костёр запалили, водичка вскипела, чтобы побаловать замёрзшие солдатские души. Что делать: служба есть служба. Вздохнул Никита, встал, оправил шинель и поплёлся вслед за ротным. Остановились они возле белой обер-офицерской палатки. Ротный приподнял парусиновый полог у колышка и знаком приказал Никите войти внутрь. Там среди клубов едкого дыма он разглядел своего генерала: с румяными щеками и слезящимися от гари глазами в окружении трёх офицеров. Никита, даром что деревенский, службу знал исправно, с порога зычно оттарабанил:

— Ваше высокоблагородие, унтер-офицер пятой роты гвардейского Кексгольмского полка Никита Ефремов по вашему приказанию прибыл!

— Поди сюда.

— Слушаюсь, ваш-ство!

— Да не горлань ты как оглашённый. Ну-ка, братец, расскажи мне про себя. Ты грамотный?

— Точно так-с.

— И писать умеешь?

— А как же, — с некоторой обидой в голосе отреагировал унтер.

— Как твоя фамилия?

— Ефремов, ваше-ство! Из казаков мы, стародубские.

— Вижу, что удалой. Скоро георгиевским кавалером будешь. От верной смерти меня, господа, этот молодец избавил, — обратился генерал к офицерам, — а водку тебе сегодня давали?

Никита, не зная, что ответить на этот скользкий вопрос, с большим сомнением покосился на своего ротного — тот деликатно промолчал:

— Никак нет, ваш-ство!

— А коли я тебе разрешу как старший здесь по чину?