Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю

На другом краю Гражданского центра, примерно в сотне метров от границы уничтожения, находится храм Святого Илии Горгани. У входа в рамке под стеклом текст, представляющий трехсотлетнюю историю этой церкви. В нем перечислены все имеющие к ней отношение события, за исключением одного. Именно в этой церкви в 1940 г. были провозглашены «национальными святыми» Корнелиу Зеля Кодряну и другие легионеры, казненные вместе с ним. В 1990 г. у алтаря в окружении цветов находился портрет Феоктиста, патриарха Румынской православной церкви. Сразу после декабрьской революции 1989 г. он был вынужден подать в отставку, но вскоре снова занял свой пост. Феоктист более чем кто-либо иной является символом сотрудничества церкви с режимом Чаушеску.

День выборов я провел в компании с исландскими журналистами Ториром и Аттой Гудмундссон. Мы хотели найти могилу Чаушеску. В разгар поисков в южной части Бухареста, рядом с Гражданским центром, ко мне подошел старик в черном берете.

– Ты журналист, нет? – обратился он ко мне по-немецки, бесцеремонно разглядывая меня так, словно я должен был знать его лично.

– Да, – ответил я.

Проницательный взгляд маленьких глаз цепко держал меня, не отпуская. Я присмотрелся к нему повнимательней.

На нем была полушинель, порванная в нескольких местах и такая грязная, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что когда-то она была белой. Под шинелью драный темный свитер неопределенного цвета, а под свитером рубашка с почти оторванным воротником. Воротник заметно натер ему шею.

Но больше всего меня поразил исходящий от него запах. Это был запах гнили, говорящий об унижении и близости смерти. Гнилостный запах старика, живущего в условиях, где нет возможности помыться или сменить одежду.

Маленькие глазки язвительно сверкали. Он знал, что от него дурно пахнет, и ему явно нравилось, что меня это задевает.

– Ты – еврей из Америки, – хрипло произнес он не вопросительным, а утвердительным тоном.

Я промолчал.

– Я тоже еврей. Евреи должны держаться вместе. Твои друзья? – показал он на Торира и Атту. – Гои. Но ничего. Думаю, они хорошие люди. В смысле, они любят евреев.

В этот момент Торир и Атта подошли к нам. Они знали немецкий и могли понять все, о чем мы с ним говорим. Мы спросили так, на всякий случай, слышал ли он, что тело Чаушеску захоронено в безымянной могиле на кладбище Генча.

– Возможно, – ответил он. – Вы хотите посмотреть могилы? Я покажу вам могилы.

Торир, Атта и я переглянулись и решили: почему бы и нет? Я сказал себе, что это может быть интересно. Поначалу смущенный его натиском, я вспомнил про журналистский цинизм.

Мы помогли ему сесть в машину Торира. Он сильно хромал, но ходил без палки.

По его указаниям мы приехали на одно из «кладбищ героев», где похоронены студенты, убитые Секуритате по приказу Чаушеску в декабре 1989 г.

– Идите фотографируйте, – сказал старик. – Я посижу в машине.

Выборы проходили 20 мая 1990 г. в воскресенье, и на кладбище героев было многолюдно. Мы увидели душераздирающие сцены. Одна пожилая женщина безотчетно била кулаками по деревянному кресту. Пожилой мужчина сидел на бетонной плите у могилы своего сына с совершенно отрешенным выражением лица. Я подумал, что может получиться сильная фотография, и попросил разрешения его сфотографировать. Он посмотрел на меня невидящим взглядом, полностью погруженный в свое горе. Я ретировался. Такое количество могил молодых людей в одном месте угнетало. Это было просто противоестественно.

Я вернулся к машине.

– Кошмар, – сказал я.

Наш загадочный гид только кивнул. У него было отстраненное выражение лица. Мне показалось, что он не испытывает особых эмоций по отношению к этим людям.

– Ты сегодня голосовал? – спросил я его.

– Голосовал. За Илиеску, за коммунистов.

– Почему?

– Илиеску приближает к себе евреев. Петру Роман – еврей. Сильвиу Брукан тоже еврей. В такой стране у тебя нет выбора. Удовлетворен? – резко закончил он, увидев подходящих к машине Торира и Атту. – Ну что, получились хорошие снимки? – спросил старик, обращаясь ко всем нам.

– Да, – ответил я.

– Может, у вас найдется немного валюты для меня? Скажем, долларов десять?

Я потянулся за бумажником.

– Нет, – остановил он меня взмахом руки. – Может, потом сделаешь мне подарок. Мы, евреи, должны помогать друг другу.

Когда мы сели в машину, он произнес: «А теперь вы увидите могилы», словно те, у которых мы только что были, не считались или были лишь прелюдией.

– Езжай прямо, – сказал он Ториру, который был за рулем. – Там впереди цветочный базар. Мне надо купить цветы на могилы родителей.

Мы с Аттой переглянулись.

Учитывая хромоту старика, Атта предложила сама сходить и купить ему цветы. Он предпочел пойти вместе, потому что всегда покупает цветы у одного и того же продавца. Чтобы перейти узкую улицу, ему понадобилась вечность.

Они вернулись в машину. Старик положил цветы на колени. По его указаниям мы приехали к краю свалки металлолома, рядом с заброшенной железнодорожной веткой. Торир остановил машину.

– Ты уверен, что кладбище здесь? – не удержался я.