Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю

Несмотря на октябрь, погода была холодной и пасмурной. Дождевые облака затягивали небо, как дым от свечей иконы. Кафе, в котором мы встретились с Гильермо на следующее утро, как и все здания в центре Софии, за исключением отеля «Шератон», не отапливалось. Ночь в «Гранд-отеле Болгария» я провел, укрывшись всеми доступными одеялами, и видел облачка пара от своего дыхания. Я до сих пор мерз. Это был не тот приятный, временный холод запада, когда ты согреваешься, оказавшись в помещении; это был мучительный, бесконечный холод Восточной Европы, когда живот и ребра начинают болеть от многочасового сокращения мышц, стремящихся удержать остатки тепла в организме. Это был холод, к которому быстро шла Болгария в результате последствий кризиса в Персидском заливе, начавшегося с прошлого августа после вторжения Саддама Хусейна в Кувейт, и крушения коммунистической системы. Здесь, как и везде на Балканах, чтобы понять, надо разделить общие страдания.

– Сейчас очень интересный исторический момент, но и самый тяжелый, – говорил мне Гильермо. – Архивы госбезопасности, скорее всего, не раскроют, по крайней мере при нашей жизни. Да, люди хотят узнать правду об убийстве Маркова, о покушении на папу, но есть и много всего другого. Мы жили при этой системе сорок пять лет, Робби. На каждого было заведено дело. Каждый из нас в разное время мог что-то сказать. Поверь, Робби, ты должен мне поверить, я не такой, как остальные. Я никогда не работал на ДС [Державна Сигурност]. Но, если все дела раскроют, вполне вероятно, окажется, что твой друг Гильермо тогда-то и тогда-то говорил то-то и то-то, что могло быть использовано против такого-то и такого-то. – Гильермо вскинул брови и пожал плечами, подчеркивая бесконечные возможности и уровни интерпретации. – Ты хочешь настроить соседей друг против друга? Никто не желает обнародования этих материалов. А если их обнародуют, что в них найдут? Конечно, найдут что-то про убийство Маркова, но заодно и то, что какая-то нынешняя шишка из СДС работала осведомителем на ДС. Посмотрим. Но, Робби, ты должен понять одно. – Он взял меня за руку. – Я, Ангелов, всегда был социал-демократом, интернационалистом. Я никогда не работал на ДС. – Гильермо выглядел невероятно встревоженным, обеспокоенным тем, что я могу его в чем-то подозревать.

Стекла кафе дребезжали от ветра. Я смотрел на свинцовое небо и волны золоченых куполов церквей, определяющих очертания Софии. Если Гильермо когда-то что-то и сделал (если вообще сделал), я давным-давно простил его.

В сгущающихся сумерках я вышел на бульвар Генерала Заимова. Круглые уличные фонари зажглись буквально пару минут назад. Теперь они снова погасли: очередное отключение. В целях экономии электричество отключали на час через каждые три часа. Я толкнул скрипучую металлическую дверь и вошел в темный подъезд, разрисованный граффити. Поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в дверь. Мне открыли. На пороге стояла невысокая женщина со свечкой в руке, освещавшей ее прямые седые волосы и милое, интеллигентное лицо. Она провела меня в квартиру. Окна гостиной выходили на мрачный парк с каштанами.

– Я Весса. Это моя дочь, Анна, и внучка, Ванесса.

Я обменялся рукопожатиями с привлекательной темноволосой женщиной и восхитился полуторагодовалым ребенком, создававшим хаос. В комнате было холодно. В полумраке я разглядел парочку восточных ковров, несколько книжных полок и какие-то, скорее всего, китайские безделушки. Для автора сорока книг Уилфред Бэрчетт накопил не так уж и много. Вспомнились огромные библиотеки, которые я видел у людей, не совершивших и малой доли того, что удалось Бэрчетту. Подобно Джону Риду и Баучеру, Бэрчетт вел цыганский образ жизни, жил на чемоданах, коллекционировал друзей, а не вещи. В отличие от Рида, чьи книги хорошо продавались при его жизни, и Баучера, получавшего зарплату постоянного сотрудника лондонской Times, а к концу жизни и пенсию, Бэрчетту нелегко пришлось: в шестьдесят девять лет он уехал в коммунистическую Болгарию, чтобы написать книгу и сотрудничать с болгарскими журналами в качестве фрилансера.

Бэрчетт умер в 1983 г., через два года после моего первого приезда в Софию. Весса познакомилась со своим будущим мужем в 1949 г., когда Бэрчетт впервые приехал в Болгарию освещать ход показательного процесса по делу Трайчо Костова, героя болгарского Сопротивления во время Второй мировой войны, которого в конце того же года казнили как «шпиона Тито». Впоследствии его реабилитировали.

– В то время я работала в БТА, и меня прикрепили к Уилфреду в качестве переводчика. Мы полюбили друг друга. За брак с иностранным журналистом меня исключили из партии. Партийным было невозможно объяснить, что Уилфред настроен не враждебно, как другие люди Запада, а симпатизирует нам.

– Как вы думаете, как бы ваш муж отреагировал на революции в Восточной Европе?