Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю

Греция – последняя пристань Европы. Здесь Балканы начинают полностью растворяться в Востоке. Но, если посмотреть с другой стороны, Греция – то место, где западный кислород начинает разъедать сокрушительную абстрактную логику месопотамских и египетских пустынь. Это, в конце концов, было величайшим достижением Афин периода Перикла (и, шире, вообще Запада): вдохнуть гуманизм – сочувствие к личности – в бесчеловечность Востока, которую в то время олицетворяли тирании Древнего Египта, Персии и Вавилона. В Национальном археологическом музее в Афинах я своими глазами видел этот процесс в действии: яростные и обезличенные статуи раннего и среднего бронзового века, отмеченные сильным влиянием Египта времен фараонов, постепенно, в течение двух тысячелетий, превращались в возвышенную красоту и идеализм классической греческой скульптуры.

Классическая Греция 1-го тысячелетия до н. э. изобрела Запад, гуманизируя Восток. Греции это удалось благодаря сосредоточению художественной и философской энергии на высвобождении человеческого духа, на усилиях личности по осмыслению мира. В то же время в Персии, к примеру, искусство существовало для прославления всемогущего правителя. Но Греция всегда оставалась частью Востока, пусть и на его западной окраине. Чтобы увидеть Грецию в ее подлинном ориенталистском свете, необходимо понять масштаб достижений древних греков.

Более того, понимание исторической роли Греции как поля идеологической битвы между Востоком и Западом обеспечивает более глубокое осмысление процесса, с помощью которого демократии и ценности западного мира уже в нашу эпоху могут влиять на политические системы третьего мира. Греция – это вечное сито, через которое должны пройти и мгновенно выпасть в осадок нападки Востока на Запад и Запада на Восток.

– Добро пожаловать на Восток, – сказал Сотирис Папапулитис, один из лидеров греческой консервативной партии «Новая демократия», пригласивший меня на роскошный ланч из морепродуктов в ресторан портового города Пирей неподалеку от Афин. Я только что приехал из Салоник. А на Востоке, предупредил меня Сотирис, никогда нельзя путать широту души с широтой взглядов.

Папапулитис говорил о себе. Осенью 1990 г. он баллотировался в мэры Пирея, но выборы для него закончились неудачно. Он был ярким, изысканным, наивным и недалеким одновременно. Он относился к такому типу людей, которые могут цитировать Декарта и верить в теории заговоров и при этом носить узкие рубашки, расстегнутые до пупа. Папапулитис все это сознавал и получал удовольствие от того факта, что сама его личность, как и окружающая нас атмосфера – яхты, синее море, солнце, горы морепродуктов, неэффективность и хаос, – представляют идеальный синтез Балкан, Средиземноморья, европейского Запада и левантийского Востока.

– Ненавижу слово грек. Это искаженное турецкое слово, означающее «пес» или «раб», – горячился Сотирис так, что его слышали все посетители ресторана. – Называй меня эллином. Называй меня ромиосом, если угодно. Но только не греком.

Древние греки сами себя называли эллинами, и это слово стало означать греков (или ту часть греческой души), чьи корни на Западе. Ромиос буквально означает «римский» и относится к грекам Восточной Римской империи (часто именуемой Византией), чьи корни на Востоке. Патрик Ли Фермор, британский путешественник, писатель и несравненный знаток греческого языка и культуры, вычленил более шестидесяти характеристик и признаков, которыми различается менталитет эллина и менталитет ромиоса. Если эллин полагается на принципы и логику, то ромиос полагается на инстинкт; если эллин – человек просвещенного неверия, то ромиос верит в чудотворные свойства икон; если эллин придерживается западного кодекса чести, то ромиос демонстрирует неразборчивость в достижении личных целей и т. д. Разумеется, как в случае с Папапулитисом и многими другими знакомыми мне греками, и эллинский, и ромиосский аспекты личности грека могут сосуществовать бок о бок в одном человеке.

Фермор, как многие эллинофилы, остро сознавали ориенталистский аспект Греции. Кстати сказать, лорд Байрон, поэт-романтик XIX в. и доброволец, принимавший участие в греческой войне за независимость, терпеть не мог специалистов по Древней Греции, называя их «выхолощенными ретроградами», полными «антикварных банальностей». Филэллинизм[61] Байрона опирался на трезвый взгляд на страну, а не на миф. Что касается скандаливших между собой партизан, с которыми английский поэт столкнулся в кишащих москитами болотах Западной Греции в 1820-х гг., он отметил: «Их жизнь – борьба против правды; они злобствуют, защищая себя». Казандзакис, отнюдь не иностранец, тоже не сомневался в подлинной душе Греции: «Современный грек… когда начинает петь… ломает корку греческой логики. Из него сразу же проступает Восток со всем его мраком и мистикой».

Для греков Восток – царство этого мрака, мистики, печали и иррационального – включает специфические воспоминания и события, неотъемлемые от византийского и османского наследия.