Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю

Еще одно наследие Чаушеску – этот низший класс, словно сошедший со страниц романа Джорджа Оруэлла «1984»: слегка урбанизированные крестьяне, «не конь и не осел», согласно местной поговорке, покинувшие свои деревни, где десятилетиями, а то и веками жили их предки, оторвавшиеся от всех традиций и поселившиеся в рабочих общежитиях, где в дефиците было все, кроме алкоголя и государственной пропаганды. Поскольку Кароль умер в 1953 г., непосредственной угрозой считался Михай; соответственно, коммунисты давно стали вешать на Михая все преступления Кароля. Полуголодные, трудившиеся до полусмерти, эти люди при Чаушеску не были способны ни на что. Шахтеры из долины Жиу, которые металлической арматурой и топорами разгоняли студентов на Университетской площади Бухареста в июне 1990 г., – выходцы из той же социальной среды. То же в некотором смысле можно сказать про украинцев, которые служили охранниками в нацистских лагерях смерти. Крестьяне, жертвы сталинской коллективизации 1920–1930-х гг., эти люди стали орудием в руках нацистов просто потому, что немцы в начале войны обеспечили некоторую степень безопасности им и членам их семей. Илиеску этими шахтерами очередной раз продемонстрировал, что, если таким людям дать немного больше пищи и уверенности в завтрашнем дне, они могут стать потрясающе эффективной преторианской гвардией.

Я сошел на берег в Сфынту-Георге в темноте. Фонари не горели. Я видел лишь смутные очертания оград и обшитых старым листовым железом хижин. Волны лениво накатывались на илистый берег. Одинокая барочная крыша служила единственным признаком того, что я не в Африке. Мягкие илистые наносы и запустение сильно напоминали верховья Нила в Уганде и Южном Судане, где я когда-то путешествовал.

Среди толпы на пристани я обратил внимание на пожилого мужчину с ухоженной бородкой, в берете и с тростью. Инстинктивно я обратился к нему по-французски. К моему облегчению, он меня понял и пообещал подыскать место, где я мог бы переночевать. Затем к нему энергичной походкой подошла высокая женщина лет тридцати. Эта исключительно привлекательная блондинка с изящным макияжем не походила на жительницу Сфынту-Георге; одежда на ней была явно западного происхождения. Мужчина и женщина о чем-то сразу заспорили. Мне стало неловко. Когда она в ярости развернулась и ушла прочь, я спросил мужчину, кто она.

– Моя жена, – ответил он.

Он сказал, что ему шестьдесят три. Но выглядел он старше своих лет. Когда-то он был юристом, но по каким-то причинам – детали он так и не выяснил – в 1960-х гг., в начале правления Чаушеску, у него возникли проблемы с режимом. Отсидев срок в тюрьме, он пошел работать на завод по производству свинца. «Моя жизнь рухнула. Теперь я просто живу здесь и немного рисую. Недавно я женился, но две недели назад она от меня ушла».

– Постой здесь, – сказал он. – Я поищу, с кем бы ты мог побеседовать, с кем бы тебе было интересно.

Я простоял один в темноте минут десять. Затем появился молодой человек, взял мой рюкзак и на прекрасном английском сказал:

– Идем. Меня зовут Мирча, я местный врач. Мы с женой приглашаем тебя к себе. Мы очень многое можем тебе рассказать. До утра не уснешь.

Мирча привел меня к одноэтажному бетонному зданию с черепичной крышей. Мы вошли внутрь. На полу комнаты сидела женщина и что-то читала. Из кассетного магнитофона звучала винтажная музыка Нила Янга начала 1970-х гг.

Женщина быстро встала и протянула мне руку.

– Иоанна, моя жена, – представил ее Мирча. – Тоже врач. Мы из Бухареста. Попали в Сфынту-Георге по распределению на год. Прошу прощения за несовременную музыку. Это лучшее, что у нас есть.

Я заверил его, что музыка замечательная. Такими же замечательными оказались минеральная вода, вареные яйца, копченая молодая акула, помидоры и свежие фрукты. Но больше всего мне помогло прийти в себя нормальное выражение лиц Мирчи и Иоанны. Мирча был брюнетом с бородкой, Иоанна – блондинкой, но мне они казались близнецами. В их ясном, прямом взгляде не было и намека на мутное невежество мужчин с катера, на коварное лукавство проституток и жуликов, на печаль, которую я видел в глазах очень многих их соотечественников. Путешествие по Румынии зачастую напоминало романы Достоевского.