— Да вот, попала в аварию по дороге в столицу, довольно сильно разбила машину, хорошо, что сама больше испугалась, чем пострадала. Она после этого больше не смогла сесть за руль, так это на нее повлияло.
— А как другой участник аварии? Сильно пострадал?
— Другого участника не было. Она просто не справилась с управлением на крутом повороте и врезалась в дерево. Когда она вернулась в город, то все разговоры о Элене уже стихли, потому что большинство было уверено, что она сбежала с мнимым «женихом». Симеон Петриков тогда ходил черный от переживаний за жену. У них же ничего нет, кроме друг друга, как у любой бездетной пары, так что могу только себе представить, как он испугался, что ее потеряет.
— Между прочим, я встретила Габриэллу в супермаркете. Она шла мне навстречу между рядами с оливковым маслом и соусами, но, увидев меня издалека, не притворяясь, будто что-то забыла и вдруг вспомнила, просто резко развернулась и ушла, чтобы не столкнуться со мной.
Шнайдер уже предупреждал меня, что все в городе в курсе, что я расспрашиваю о деле Элены, но клялся, что эти слухи пошли не от него и не от Ольги.
— Вам только кажется, что вам тут рады, — сказал он с грустью, — мало того, что вы не такая, как они, вы еще и начали расспрашивать всех о том, о чем большинство предпочло бы забыть.
— Почему забыть? Они все знают, кто убийца?
Шнайдер покачал головой:
— Может, знают, может, нет, но точно хотят, чтобы другие этого не знали.
Это действительно оказались останки Элены. Вечером уже весь городок говорил об этом.
Глава 6. Кто убийца
Погода была как в старом фильме-нуар: опять зарядил мелкий противный дождь. Как я могла не учесть эту особенность погоды, переезжая ближе к горам. Привыкнув за пять лет к жизни на теплом море, где и дождь, и снег — редкость, теперь вспоминала, как это, когда и мокро, и холодно, а ведь еще предстоит пережить зиму.
Хотя я не собиралась так рано начинать топить в доме, но пришлось. Мне так давно не было неуютно, хотя я натянула на себя столько вещей, что была похожа на капусту. Раньше в сарайчике за домом я видела немного дров, оставшихся еще от предыдущих хозяев. Собираясь в свою экспедицию за ними, я нашла резиновые сапоги в чулане.
«Мама дорогая! — пронеслось у меня в голове. — Что я наделала! Я же теперь круглый год буду носить резиновые сапоги, ну кроме зимы, когда придется носить валенки!»
Набрав пару поленьев и в другую руку мелких палочек для растопки, оказавшихся в старом железном ведре, я двинулась в обратный путь к дому. Дождь усилился, и я, рискуя упустить дрова, начала натягивать свободной рукой капюшон на голову, чтобы хоть как-то меньше промокнуть. И пока я выполняла все эти движения, зачем-то продолжая стоять под дождем, нет чтобы быстрее бежать к спасительному теплу дома, как увидела, что по тропинке к дому Петриковых кто-то шел.
Человек этот, не понятно, мужчина или женщина, был в чем-то темном, может, куртке или коротком плаще, лица не видно: на голове — капюшон. Я не смогла его узнать, но это точно был не Шнайдер, потому что хотя человек шел медленно, но палочкой не пользовался. И это не был Симеон Петриков, у него походка легче и пружинистей, и точно это не была Меланья, она, пожалуй, раза в полтора меньше вечернего визитера. Я проводила человека глазами до того момента, пока он не повернул за угол дома, явно собираясь постучать во входную дверь. Стоять на улице не было уже вообще никакого смысла, да и дрова могли намокнуть.
Печка долго не хотела разжигаться. Я проверила тягу, нарвала бумажек из своих черновиков и, конечно, дула что есть силы, пока в глазах не потемнело. Когда я разогнулась, наконец победив ее, то увидела, как через сад возвращается тот же человек. Только теперь мне было видно еще хуже: я же была в освещенной кухне, а он на улице, где уже было совершенно темно, да еще и капли дождя на стекле не давали хоть что-то толком рассмотреть.
Я уже забыла и о нем, пока готовила себе ужин, а теперь, наслаждаясь теплом от печки, смотрела детектив, как вдруг откуда-то с улицы, а точнее было определить тяжело, раздался громкий женский визг.
Подскочив, я бросилась к окну и, ничего, естественно, не увидев, к двери. Распахнув ее, я буквально налетела на Меланью, которая ужасная, с перекошенным ртом, в мокром расстегнутом пальто, с развевавшимися полами, буквально свалилась мне на руки:
— Ааааааа! Он там! Он… он… он убит! Аааааааа! — кричала она бессвязно. Я еле смогла втащить ее вовнутрь, потому что, несмотря на всю свою миниатюрность, она как-то разом потяжелела и стала больше себя прежней. С трудом усадив ее на стул, я бросилась наливать ей воду. Взяв стакан, я с ужасом увидела, что руки мои перепачканы чем-то красным. В растерянности я обернулась к Меланье. Она сидела, повалившись боком на спинку стула, и ее пальто, обычно коричневое, было мокрое до черноты и что-то красное капало с него на пол.
Шнайдер пришел так быстро как мог. Я позвонила ему, а только потом в полицию. Наша соседка все так же сидела безучастная на стуле и смотрела в одну точку перед собой.