Балканский детектив

Наутро городок гудел. Ольгу арестовали. Нет, Шнайдер не бросился звонить своему бывшему практиканту, чтобы поделиться нашими подозрениями, арест состоялся на основании вещественных доказательств. Каких именно, никто не знал, и Шнайдер тоже не мог выяснить. Меланья была в больнице, и, как говорили, в очень тяжелом состоянии. С нею рядом были племянницы, они и рассказали своим семьям, а те уже и всему городу. Все были шокированы и сочувствовали несчастным Петриковым. И как это было ни странно, почему-то безоговорочно верили в вину Ольги, даже не зная ничего ни о письмах, ни о наших подозрениях.

— Как же так? — удивилась я, спрашивая у Шнайдера, почему ее осудили без суда, но тот лишь покачал головой:

— Она тут чужая, и все только и ждали, что что-то такое случится. Нет, не убийство, а хотя бы окажется, что у нее есть рога и хвост, но убийство тоже подойдет.

Утром я, направляясь в центр по делам, прошла мимо салона неразговорчивой Габриэллы и увидела, что он закрыт, жалюзи на окнах были опущены, а дверь заперта на огромный висячий замок. В супермаркете «У Бачо» все смолкли при моем появлении. Я ходила между рядами в звенящей тишине, все встреченные дамы с тележками провожали меня молчаливыми взглядами, а кассирша, раньше улыбчивая и приветливая со мной, молча отсканировал покупки и открыла рот, лишь чтобы назвать сумму. Ощущения были не сильно приятные, и мне захотелось как можно быстрее вернуться домой.

— Что поменялось? Почему они все так себя ведут со мной?

— Знаете, сколько лет моего отца называли за глаза, да и порой в глаза «немец», после того как он сюда приехал? Всю жизнь. До самой смерти. Мало того, я тоже «немец» у них, как мой отец, но мне в глаза это говорить побаивались. Эх, дорогая, вы выбрали очень неудачное место для жизни. Не надо было вам уезжать из курорта в нашу глубинку. Ну-ну, не расстраивайтесь, я сейчас вас обрадую, я сегодня кое-что выяснил. Конечно, неофициально. Но Габриэлла в свое время открыла салон, купив помещение у кого бы, вы думали? У мадам Петриковой! Оказывается, та унаследовала его от своей бабки, а через месяц после того, как попала в аварию, продала и весьма дешево нашей Габриэлле.

— Может быть, ей были нужны деньги? — предположила я.

— Может быть, может быть, — вроде бы согласился со мной Шнайдер, — а потом Габриэлла купила за наличные все оборудование в салон и оплатила себе курсы парикмахеров в столице. Вернее, курсы ей оплатила мадам Петрикова, потому что на квитанции, которая просто чудом сохранилась и никуда не пропала за эти двадцать лет, стоит ее фамилия.

— Ого, — только и смогла сказать я в ответ.

— Ага, — согласился Шнайдер, — и дело принимает совершенно другой оборот, не правда ли?

— Но это пока ничего не доказывает, к сожалению. Кстати, Габриэлла сегодня закрыта и не работает, — поделилась я наблюдениями.

— Вот как! Но и это ничего не доказывает.

Мы сидели со старым полицейским на моей кухне как два заговорщика-неудачника: все понимали, ничего не могли доказать, что дальше делать, не знали.

— Послушайте! — вдруг меня осенило. — Если Габриэлла так любит деньги, может, предложить их ей, чтобы она рассказала правду? У меня осталось немного после моих сделок с недвижимостью. Я держала их на черный день, ну или какое-то благое дело. Оправдание невиновного человека — не благое дело?

Шнайдер поднял на меня глаза:

— Да вы просто святая! Но так делать не стоит. Мы же не преступники. Я думаю, стоит решить это по-другому.

Милош приехал через час, а может, и позже, но мы со Шнайдером были само терпение. Что нам оставалось? Только ждать. Чуть ли не с порога он заявил:

— Шеф, я вас уважаю, очень, и даже выслушаю, только неофициально! — слово «неофициально» он особо подчеркнул голосом. — Но я не следователь, дело не веду, и, между нами говоря, улики против подозреваемой неопровержимые.

— Какие улики? — спросила я.

Милош вначале колебался, стоит ли мне отвечать, а потом сказал:

— Молоток. И даже обвиняемая подтверждает, что он принадлежит ей.

— Симеона забили молотком? — Шнайдер, казалось, был удивлен.

— Не только. Вначале его пырнули ножом, а потом били молотком. И скажу вам, били его просто со звериной силой и жестокостью.

— А нож тоже Ольги? — не унималась я.

— Нет, нож принадлежит Петриковым и взят там же, в их доме, из подставки с ножами, но это не имеет значения, если есть молоток.

— Но смертельная рада ножевая, и она была первой? Это точно? — уточнил Шнайдер.

Его бывший практикант явно не совсем понимал, к чему тот ведет, и выглядел слегка недоуменно.

— А вам не кажется странным, что человек приходит со своим молотком убивать другого человека, потом видит нож, берет, убивает им, но и молоток пускает в дело, хотя это бессмысленно: жертва убита, обезобразить его лицо, чтобы того не опознали, смысла нет, — пришлось ему объяснить.

— Но у подозреваемой был мотив! — как последний аргумент в споре выдал полицейский. — Рядом с телом лежали письма от жертвы к пропавшей дочери подозреваемой. Так что мотив есть. И этот мотив — месть!

Шнайдер в ответ только попросил: