Балканский венец

Сжавшие рукояти ятаганов ослабили хватку, ибо она не представляла для них угрозы, но даже против того – манила, особливо задранным горным ветерком подолом юбки. Так и встали они друг против друга – деревенская девчонка и полторы сотни мужчин, за мгновение ставших подобными разгоряченным жеребцам на весеннем лугу. Длилось это всего один миг, но хватило его. Крутнулась нежданная гостья и с визгом скрылась в кустах придорожных. Грянул ей вослед смех из янычарских глоток – да такой, что мог и мертвых поднять. И спросил чорбаши Якуб, скосив и без того кривой глаз свой:

– Может, изловим эту козочку? Какие у нее глазки, какая кожа! Такой персик нельзя не отведать.

– И готов ты прыгать по скалам подобно козлу? А потом обрасти шерстью и получить украшение в виде рогов?

Заржал Якуб как настоящий жеребец:

– За ночь с такой козочкой не жаль и рога потаскать. Мне не жаль, ага!

Приподнялся в стременах Урхан-ага, поднял вверх правую руку, и голос его прогремел в ущелье:

– Братья, кха! Возьмем в руки чапары [189], наденем на головы колпаки! Музыканты – бейте в барабаны, стучите в бубны! Мы войдем в эту грязную деревню не как бродяги, ищущие кров, но как хозяева! Пусть гяуры знают, кто идет к ним, пусть готовят достойную встречу!

Громкие крики да стук оружия встретили эти слова. Так новые воины изъявляли свою радость – они были хозяевами на этой земле, они были сильны, а если смерть и забирала их, то в райских кущах ждали их толпы гурий, готовых к соитию. Они шли и выкрикивали слова песни, которая была неверным хуже ножа под сердце:

Минареты – наши клинки.
Купола – наши шлемы.
Правоверные – наши воины.
Это войско ждет призыва.
Хвала Всегомущему творцу неба и земли!

Так вошла семнадцатая орта в деревню Медже, которую местные гяуры называли Радачевичи. Непростая то была орта. Чергеджи называлась она, и означало сие, что шатры ее разбивались напротив шатров султанских, когда стоял тот военным лагерем, и то была высокая честь, дарованная орте за славные дела ее. И вел ее Урхан-ага, славный воин. От диких босанских гор до полноводного Евфрата, от египетских песков до серых маджарских крепостей нес он имя Всемогущего творца неба и земли и волю Великого Султана, наместника Его на земле, и ни разу не был побежден. Но перебежала им дорогу простая девчонка, и не к добру это было. А когда вошли они в деревню, не увидели там ни души, неверные все попрятались по домам. Только собаки их завыли за заборами да заволновались в стойлах лошади – так всегда встречали новых воинов, куда бы ни шли они, как будто не люди это были из плоти и крови, а покойники. А неверные, за стенами домов своих сидючи, тихо перешептывались: «Поколичи, поколичи пришли!» [190]– крестясь при том.

* * *

Задымился пилаф в походных казанах, распространяя по округе запахи, ласкающие ноздри. Непростой то был пилаф, только настоящий воин мог съесть плошку такого и не свалиться замертво от заворота кишок. Топился в казане курдюк до тех пор, пока не становился он золотистым на вид и не таял во рту. Потом жарили в том жиру куски молодого ягненка. Когда же аромат мяса становился совсем нестерпимым и влекущим, заливали в казан воду и тушили зирвак [191], куда сыпали булгур [192]да специи индийские, кои жаловал султан своим милым овечкам, хотя и ценились те специи на вес золота.

Ягнятину же на пилаф воины всегда добывали себе сами. Нет, не крали они ее у крестьян – воровство среди воинов не в чести было. Просто брали то, что принадлежало им по праву, убивая всех, кто имел что-то против. Потому и стали глупые крестьяне все меньше разводить ягнят и все больше – нечистых животных. Вот что делает с людьми нежелание делиться добром своим с ближними! И все чаще стали неверные подкладывать свинью воинам веры истинной. Бывало, придут они в иную деревню на праздник рождения пророка Исы, зная, что в тот день принято у неверных зажаривать туши ягнят. Идут и уже чуют ласкающий ноздри запах жареного мяса. Но что видят они по приходе? На месте ягненка – свинья на вертеле крутится, и жир от нее скворчит да стекает на угли. Нечистые – они и есть нечистые.

Дымился пилаф в походных казанах, кои были для янычар все равно что знамена – дорожили они казанами своими, как неверные дорожили кусками материи с крестами на них, и брали их с собой даже на поле брани, защищая ото всех врагов, ибо не было хуже позора для орты, чем оставить казан свой у неприятеля.