Балканы: окраины империй

По соображениям логистической природы я остановился в профсоюзного типа отеле рядом с железнодорожным и автобусным вокзалами. До центра города прогуливался в направлении улицы Максима Горького бульваром Освобождения — мимо аккуратных, широко спроектированных многоэтажных кварталов, в которых просматриваются и мера, и стиль. На полпути мое внимание неизменно привлекал Футошкий сельскохозяйственный рынок, биржа народных новостей. Тамошние продавцы не уставали дивиться неосведомленности русского покупателя — ну кто же не знает, что именно они продают лучшую в мире крепкую капусту! Нови-Сад по причине своей особой равнинности не задал урбанистам задач повышенной сложности, может быть, поэтому здесь обнаружилось много логичных углов, спокойных линий, приятных закруглений. Этой мягкости соответствует ритм городской жизни: не слишком быстрый, но и не очень медленный, его естественная умеренность, подумалось мне, наверняка сопряжена с природными факторами вроде чередования времени суток или скорости течения Дуная.

Рядом с храмом Имени Девы Марии имеется пафосный ресторан Atina, хотя лучше, чем в нем, посидеть в шумном, но вполне живом хипстерском заведении Loft по соседству, такие в Москве были популярны в начале 2000-х. Белградско-новисадские разницы за бокалом местного красного мне растолковывала модный писатель Мирьяна Новакович, автор отличного, населенного вампирами мистического романа «Дьявол и его слуга» из сербской истории XVIII века. Мирьяна давно уже перебралась из столицы, в которой родилась и выросла, в Нови-Сад, поскольку перестала выносить напряжение Белграда, утомилась от воспаленного городского пространства. Тут и спорить не о чем, и мне Нови-Сад показался самым приспособленным для какой-никакой комфортной жизни сербским городом. Я наводил собеседницу на мысль о противопоставлении балканского и центральноевропейского, традиционного и обновленческого начал, но Мирьяна на уловку не поддалась: Белград и Нови-Сад ей в равной степени представляются исконно сербскими, ведь 80 километров не составляют цивилизационной дистанции.

Ну что ж, и нам знакомы бесплодные сравнительные дискуссии о «русской» купеческой Москве и «европейском» дворянском Питере.

7 Црна Гора — Montenegro Славянская Спарта

Пока курок в ружье не стерся,

стреляли с седел и с колен.
И в плен не брали черногорца —
он просто не сдавался в плен.

<…>

Цари менялись, царедворцы,

но смерть в бою всегда в чести —
не уважали черногорцы
проживших больше тридцати.

Владимир Высоцкий, «Черногорские мотивы» (1974)

Елена Киселева родилась и выросла в Воронеже в профессорской семье, живописи училась в Петербурге, в мастерской Ильи Репина, старательно писала, преимущественно портреты, напоминающие работы знаменитой парижской эмигрантки Зинаиды Серебряковой, но не только портреты — пейзажи и сцены быта тоже: девушки тонкого стана с печальными глазами, славные буржуазные мальчики в матросских курточках, запоздалые луговые цветы, задастые крестьянки в красных сарафанах. И киселевская судьба схожа с серебряковской: в начале 1920-х вместе с мужем, молодым математиком и будущим академиком, Елена Андреевна бежала из советской России в Белград, где жила в достатке, но почти перестала быть художником. Тем не менее из поездок по дальним краям королевства Карагеоргиевичей она привезла несколько симпатичных живописных циклов, один из которых посвящен черногорским краям и дальнему югу Далмации.

^{Елена Киселева. «Черногорка». 1920 год. Воронежский областной художественный музей имени И. Н. Крамского}

Есть картины маслом на холсте, есть рисунки карандашом или пастелью на бумаге — «Базар в Будве», «Базар в Которе», вот черногорка, вот конавлянки[35], вот три далматинки. Женские фигуры с гордыми поворотами голов, с орлиными взглядами; дамы брутальной, жгучей, контрастной красоты. Главное в работах Киселевой — прекрасная благородная дикость, элемент bon sauvage, ощущение внутренней независимости, вот точно так же Серебрякова рисовала в своих путешествиях по Магрибу свободных от общества арабских нищих и жиголо. Славяне европейского востока, господа с аккуратными бородками и гуманитарные барышни из среднерусских имений, все наши девочки с персиками — неженки со стертыми лицами по сравнению с этими жгучими адриатическими типажами. Работы Киселевой, талант которой, увы, зачах в далеком краю, хранятся в Воронежском областном художественном музее. Похоронена она в Белграде, где прожила до 95 лет. В стране пребывания эта художница забыта; в сербской Википедии нет даже статьи о Киселевой, а черногорской Википедии пока не существует.