Балканы: окраины империй

Не стоит сводить национальную историю к анекдоту, а национальный характер к антропологии, но географические параметры черногорского участка адриатической зоны действительно крайне своеобразны. Южные области Динарской цепи (в частности, горные массивы Проклетие и Дурмитор) — пронзительно красивый, однако на редкость негостеприимный, к тому же самый дождливый район Европы, в местечке Црквине ежегодно выпадает 8 тысяч миллиметров осадков. Устремленные к пустому небу скалы и почти отвесные каменные стены кое-где перемежаются бездонными провалами, глубина самого известного из которых, каньона реки Тары (этой пропасти нет равных во всей Европе), превышает 1300 метров. Конница здесь бесполезна, с пушками сюда не подняться, на танке не пройти. Условия для прибыльного хозяйствования в черных горах долго не складывались, и многочисленные, но немноголюдные племена, кормившиеся скотоводством, главным образом выпасом овец, вели полуголодное полукочевое существование, зато крепче становились, в лишениях закаляя волю.

^{Немецкая карта Черногории. 1862 год. Атлас Дитриха Раймера}

Эти люди были готовы к вечной обороне от любых захватчиков и природных катаклизмов, к грабежам тех, кого считали неприятелями или нарушителями своих обычаев. Они жили общинами по законам кровного братства и кровной мести, поскольку сохраняли убежденность в том, что только так и могли зацепиться за жизнь в угрюмой стране горных козлов и горных орлов. Мораль диктовалась обычаями предков, православный священник был не только пастырем, но и товарищем по оружию, конфискация чужой собственности, особенно в голодные годы, расценивалась не как необходимость, но и как доблесть, ценность женщины определялась ее способностью поскорее нарожать побольше сыновей. «Турки взяли поле, латиняне взяли море, а черногорцы стеснились в скалах, им остались бесплодные вершины», — сетовал в путевых записках белградский писатель и дипломат Любомир Ненадович. На западе Европы уже совершилась промышленная революция, а в Черногории все еще сохранялось натуральное хозяйство. Горные села существовали в изоляции друг от друга, первую гужевую дорогу здесь проложили в 1840-м, через семь лет после открытия первой школы. До 1878 года в этой области с населением в 100 или 150 тысяч человек не существовало городов. Побывавший в Петербурге николаевских времен черногорский владетель, сравнивая свое и чужое, поразился тому, «до какой степени храбрость черногорского народа превосходит степень его образования, если можно слово сие употребить при обозначении качеств, которыми обладают черногорцы, — качеств доблестных, но облеченных мраком невежества».

По своей патриархально-героической структуре это общество напоминало албанское, правда, кодификацию ежедневного бытия славяне не довели до дидактического совершенства «Кануна». Гордившиеся бесстрашием черногорцы, как отмечали западноевропейские путешественники, только албанцев и считали равными себе, остальные народы казались им в большей или меньшей степени женоподобными. Между албанскими и славянскими хайлендерами складывались разветвленные отношения, и вовсе не всегда враждебные. Бытовали легенды об общем происхождении пяти славных черногорских и албанских родовых общин. Смешанные браки не были редкостью, некоторые знатные семьи перемешали в себе славянскую и иллирийскую кровь и порой счастливо правили, приумножая богатства. Самая известная такая фамилия — то православная, то католическая династия Балшичей (в албанской традиции Балшу), представители которой управляли княжеством Зета, 650 лет назад вобравшим в себя почти все нынешние черногорские, часть косовских и североалбанских земель.