Балканы: окраины империй

«Плыви прямо на восток, и твое судно окажется перед преградой из известняка», — советует отправляющемуся из Италии путешественнику британский историк Роджер Кроули, автор великолепной трилогии о погибших империях Средиземного моря. Горы, небо, Адриатика на разных участках 400-километрового побережья соединяются друг с другом по-разному. Далматинский берег изрезан заливами и бухтами, изобилует пещерами и рифами, здесь сотни островов и множество естественных якорных стоянок, способных укрыть целый флот. Эти края словно созданы для настоящих пиратов. В Дубровнике, Макарске, Цавтате белесые известняковые склоны вырастают из воды круто, так, что рано поутру едва ли не закрывают солнце. Крепостные стены Котора подняты от побережья на 200 метров, зацеплены на вершине почти отвесной скалы, чтобы враг не обескуражил с тыла. В таких городах ты можешь свернуть от моря налево или направо, но не пойдешь вперед и вверх, а останешься на пьяцце выпить чашку кофе. Задар, Шибеник, Трогир, наоборот, отодвинуты от вершин чередой пологих холмов, и если двигаешься в Далмацию из Загреба или Сараева, то перепад высот и смена климата не слишком-то и заметны. Обратная дорога другая: пейзаж напоминает, что примерно здесь полвека назад западногерманские кинематографисты жарили на большом огне шницель-вестерны о подвигах вождя апачей Виннету и его белого брата по крови Шаттерхенда.

^{Луи Сальватор. Иллюстрации из издания «Типажи сербов Адриатики». 1870 год. Британская библиотека}

Шарль Диль любовался далматинским побережьем с борта большого пассажирского парохода Senegal. Моя палуба оказалась скромнее, зато героичнее: однажды, в пору самых долгих дней и самых коротких ночей, мне довелось пройти от Задара до Сплитских ворот и обратно под белыми наполненными ветром парусами. Веял горячий норд-вест, который в хорватских широтах называют маэстралем. 46-футовая яхта Dafne крепкой баварской постройки отлично слушалась штурвала и держала курс; темного рома и светлого пива было в достатке. Вместе с моим сыном и нашими общими друзьями на борту быстрая Dafne за неделю матросских вахт опутала невидимыми семимильными петлями чертову дюжину адриатических островов неземной красоты — Пашман, Углян, Корнат, Зларин, Дрвеник, бросая якорь в безмолвных аквамариновых бухтах или швартуясь у городских причалов.

В таком путешествии смысл бытия открывается обитателю материковых просторов по-иному, чем у себя дома, не в вертикальном, как на Олимпе или в Рильских горах, а в строго горизонтальном измерении. Существуя на уровне моря, в огромном колышущемся пространстве, ты прежде всего оцениваешь панораму; иными словами, если глядеть на мир с большой воды, то все в нем оказывается «шире, чем выше». Кроме какой-нибудь кампанильи на спине прибрежного холма, кроме мерцающего свечкой маяка, нет нигде вертикали, а значит, нет и подчинения твоих мысли и воли. По маленьким плоскоголовым островам в косматых зарослях кустарника скачут дикие козы, над ними реют бестолковые чайки, зудят комары, в прибрежных глубинах ходят таинственные немые рыбины. На островах побольше течет своим чередом ме-е-едленная жизнь, ценности которой, как кажется, кардинальным образом должны отличаться от общепринятых. Полтысячи обитателей острова Првич, скажем, гордятся тем, что единственный настоящий автомобиль в их краю до сих пор пожарная машина, хотя два здешних поселения, Шепурине и Првич-Лука, соединены асфальтированной дорогой протяженностью в километр. Природа и география диктуют острову свою логику: тут попросту некуда ездить, сюда можно только приплыть. Зато приплыть сюда можно отовсюду.

Приморское и сухопутное миросозерцание устроены неодинаково, но приводят к одному финалу. Готовясь бросить якорь у острова Муртер, едва войдя в бухту Храмина, матросы и рыбаки уже не один век крестятся на храм Градинской Богоматери. Любовался этим храмом и я, да и как не умилиться при виде уютного, открытого солнцу и ветру кладбища на Градинском холме? Здесь проводятся разнонаправленные земляные работы, по соседству с последней обителью вот уже который год раскапывают руины древнего поселения. Тут бы нам всем и лежать, под вечной и над вечной голубизной, под шепот масличных деревьев и в их неверной тени…