Балканы: окраины империй

Далматинское каботажное плавание вплотную приблизило меня к исполнению старинной мечты, но не позволило все же ее исполнить. Наш морской экипаж не дотянул до архипелага Палагружа, самой южной хорватской территории, а значит, одной из оконечностей славянского мира. Θάλασσα, «пелагос» — «море» по-гречески. В середине 1990-х я поневоле вспоминал о Палагруже каждый день — по той простой причине, что этот архипелаг в обязательном порядке упоминался в прогнозе погоды, после выпуска политических и спортивных новостей хорватского ТВ; на карте рядом с чудным названием красовались либо черная тучка, либо желтое солнышко. Всей семьей мы частенько валяли дурака, мечтая о том, как бы побывать на Палагруже, как бы хоть разок увидеть эту горстку таинственных скал, расположенных, кстати, ближе к Апеннинам, чем к Балканам. На островке Вели-Палагружа, населенном одними ящерицами и бакланами, говорят, только всего и есть что маяк, канатная дорога да галечный пляж. Здесь — зона опасного мореплавания, по которой гуляет самая мощная из зарегистрированных в истории Адриатики, девятиметровой высоты волна. На такую морскую высоту нашей Dafne подняться не под силу. Выходит, как раз у Палагружи вздымается хорватский девятый вал.

Впервые я оказался в Далмации в разгар боснийской войны. Путь в осажденное сербами Сараево пролегал через Сплит, добраться в блокированный город можно было только по «воздушному мосту», организованному миротворческой операцией ООН в бывшей Югославии. Журналистов в Боснию перевозили малыми партиями на военных грузовых самолетах Hercules с французскими экипажами. Ждать вылета приходилось по нескольку дней, и, впервые в своей жизни собравшись на фронт, я неожиданно оказался на морском курорте.

Отправка на войну производилась из аэропорта Ресник, куда предписывалось лично являться дважды в сутки на регистрацию, иначе, как в советские времена дефицита, запросто «потеряешь очередь». Составлением полетных списков и аккредитацией репортеров при миротворческой армии руководил ражий британский сержант по фамилии Джонс. Я его прекрасно помню: этот Джонс был мощно лыс и весь, сколько из-под майки цвета хаки виднелось кожи, покрыт цветными татуировками, что в невинную пору конца прошлого столетия казалось пощечиной общественному вкусу. Ушлые коллеги поговаривали: движение очереди в Реснике ускорялось с помощью простых коррупционных механизмов. Предложить взятку я, однако, не решился. Через год или полтора систему аккредитации упорядочили и усложнили, поскольку выяснилось: с помощью журналистских удостоверений «мафия» (не исключено, что благодаря и сержанту Джонсу) небескорыстно эвакуировала из Сараева состоятельных горожан.

^{Олеко Дундич. Фото. 1919 год. Иллюстрация из книги «Коммунисты Югославии 1919–1979», Белград (1979 год)}