Балканы: окраины империй

Прямо подо мной — сувенирно-ремесленная Башчаршия, богатый район восточных торговых лавок, харчевен и мастерских, над черепичными крышами поднимается терпкий дымок, потому что мясо в Боснии принято жарить на древесных углях. Жестянщик здесь и теперь соседствует с башмачником, а пекарь с брадобреем. Этот город мастеров сложился в первой половине XVI века, в пору османского расцвета Боснии, при просвещенном султанском наместнике Гази Хусрев-беге. Тогда в Сараеве, сообщает в монографии «Восточная и Центральная Европа под властью Османов» Питер Ф. Сугар, насчитывалось шесть мостов, шесть общественных бань-хамамов, три торговых двора-безистана, несколько библиотек, шесть странноприимных домов для дервишей, пять духовных семинарий-медресе, 90 исламских школ-мектебов и свыше 100 мечетей. Кое-что из османского наследия уцелело до наших дней, поскольку остались и люди, которые верят: такие объекты несут в себе удобства, знания, святость. При этом Сараево, как и вся мусульманская Босния, умеет сочетать в себе вест и ориент. В Сараеве понимаешь: Редьярд Киплинг все-таки ошибался, восток и запад счастливо перемешались, и не в британских колониях, а в Европе. На мостовой одной центральной улицы плиткой выложены стрелки компаса и надпись «Здесь встречаются цивилизации». Но встречаются они по-разному: совсем рядом — Музей геноцида в Сребренице, неподалеку — памятник убитым во время осады Сараева детям.

^{Сараево австро-венгерской поры. Музыкальный павильон в парке Франца Иосифа на берегу Миляцки. Открытка. 1910 год}

Латинский мост — во‐он он, второй от моей крыши к северо-западу — в основе своей тоже древний, может быть, еще древнее вишеградского, хотя доподлинно неизвестно, когда он был построен. К 1541 году относятся упоминания о деревянном мосте через Миляцку, связавшем чаршию с торговой колонией Латинлук, в которой базировались ремесленники и купцы из Далмации. В 1565 году о мосте через Миляцку впервые написали как о каменном. Потом его многократно перестраивали и реконструировали; при благоустройстве речки лет 150 назад мост подрезали на одну арку, лишив его баланса и симметрии. Если и остались в основании конструкции глыбы XVI века, то теперь вряд ли кто рискнет с уверенностью отличить их от новых.

Фадил, интеллигентный дядька в очках и шляпе, из-под которой торчат творческие пряди седых волос, интересно импровизирует о прошлом и настоящем, о «мягком теле мусульманской Боснии», в которое (в отличие, например, от «твердых» хорватских земель) якобы легко проникнуть захватчику, однако приходит к банальному выводу: приказ начать войну сербы получили из Москвы, скорее всего, от православного патриарха. В пивной у парка Гаврило Принципа Фадилу лучше не появляться.

Мост через реку словно крыло ангела, уверен Иво Андрич. В уста одного из героев своей памятной книги, Али-ходжи Мутавелича, югославский писатель вложил притчу о том, что «после устройства источника нет более богоугодного дела, чем построить мост, и нет более страшного греха, чем мост разрушить». Мутавелич и мост через реку не перебросил, и источник не оборудовал, и умер от разрыва сердца в самом конце романа, потому что кончился, умер тот мир, в котором ходжа привык жить, а дальше жить ему оказалось незачем.

Мосты через Дрину и Миляцку перетерпели все невзгоды и устояли, в отличие от моста через Неретву, которому не повезло. 9 ноября 1993 года Старый мост в Мостаре разрушили — с очень большой степенью вероятности, огнем хорватских танковых орудий. До обрушения пешеходный мост мастера Хайреддина простоял 427 лет, и в последние перед смертью дни выдержал, как писали сараевские газеты, шесть десятков прямых попаданий. Вместе с каменной аркой обвалились часть сторожевой башни и скала, на которую опиралась конструкция на берегу реки.