Баллада о Максе и Амели

Да, это была именно такая история. Но я ее в таком свете еще никогда не воспринимала. Меня вместе с моими братьями и сестрой больше забавляло то, как толстую задницу Плюха кусали термиты. Однако теперь, когда птица произнесла эти слова, я заметила, что эта история похожа на легенду о Пере.

– Мне, так же как и тебе, нравятся истории такого рода, – заявила птица.

Закрыв глаза, она добавила:

– Меня зовут не «Красавица-каких-больше-нет».

– А как же тогда? – спросил Макс.

– Синее Перышко.

«Синее Перышко». Судя по имени, эта птица была самкой.

– Но у тебя же нет ни одного синего пера!.. – удивился Макс, который закрыл глаза еще тогда, когда я пела песню.

– На животе среди красных перьев есть одно синее. Если мы станем друзьями, я его вам покажу.

«Станем друзьями».

У меня никогда не было друзей. Свора – да, была. А друзья? Ну почему моей подругой должна стать именно птица? Глупости. Но раз уж я за последние два дня пережила так много удивительного, то почему бы мне еще и не найти себе подругу?

28

Наша стая останавливается на ночлег возле особенно высокой дюны. Анатьяри кладет меня на песок. Я обессиленно ложусь на бок и вытягиваю ноги перед собой. Над нами горят звезды, которые здесь, над пустыней, кажутся мне гораздо более яркими и отчетливыми, чем над моей мусорной свалкой. Их, наверное, тысячи, и одна сияет ярче другой. Это все умершие собаки? Стану ли я скоро одной из них?

Барахтанье скорпиона в песке тем временем стихло, да и моя лапа болит уже не так сильно. Возможно, я смогу пережить эту ночь.

В своей утробе я чувствую еле различимое биение сердец. Днем из-за жары и боли в ране я этого биения не замечала. Один удар сердца смешивается с другим, и еще с одним, и еще, и еще. Всего их пять. В моей утробе – пятеро детенышей. Я стану матерью.

Мне не хочется больше слушать ничего, кроме биения этих сердец. Я мысленно представляю себе, как мои детеныши будут выглядеть: самцы, конечно же, – как Дьялу, а самки – как что-то среднее между Дьялу и мной. А еще я представляю себе, как они все прильнут к моим соскам, чтобы напиться молока. Пять жизней у моей груди. Они будут оставаться возле меня, пока не станут достаточно большими для того, чтобы со мной расстаться. Тогда они уже будут охотиться самостоятельно. И бегать. И любить.

Я должна выжить. Ради своих детенышей.

Анатьяри жестом подзывает к себе какую-то женщину. Она крупнее его, мускулистее, сильнее. Кожа у нее еще темнее, чем у Анатьяри: она почти такая же черная, как ночная тьма. Она наклоняется надо мной и говорит:

– Ты выздоровеешь, сестричка.

При этом она гладит мою шерсть так, как будто она это делала уже много раз и как будто… да, как будто она меня любит. Она относится ко мне, как сестра. Но совсем не так, как относились ко мне мои братья и сестра на мусорной свалке. Здесь, среди песков пустыни, меня любят. Меня любит эта женщина, которая называет меня сестрой. Меня любит Дьялу, который скорее умрет, чем расстанется со мной. И я люблю их обоих.

Я люблю!