Баловни судьбы

Господи, какая же все-таки глупость и... пошлость.

Она надеялась, что хоть Улла не позвонит. У нее не было ни малейшего желания разговаривать на эту тему. Ни с кем. И меньше всего с Уллой.

Всю ночь она не сомкнула глаз. Крутилась и ворочалась с боку на бок. Это уже после того, как вышла из туалета и почистила зубы, чтобы избавиться от вкуса рвоты. Лежала, и маялась, и думала, какая она дура.

Только бы больше никогда его не видеть. Не встретиться в городе. Когда-нибудь, случайно.

Она посмотрела на часы и вздохнула.

Скрипнула входная дверь. Она вздрогнула, встала, убрала бутылку в шкаф, взялась за стакан и тут увидела Енса.

— Привет, — улыбнулась она. — Я слышала, как ты пришел.

— Когда мы будем есть?

— Когда приедет папа...

— Ты еще не начинала готовить.

— Сейчас начну...

— А когда он приедет?

— Поезд приходит около одиннадцати, так что часов в двенадцать сядем за стол.

Он посмотрел на нее, и надо же, чтобы именно в этот момент, направляясь к мойке, она покачнулась.

— Ты опять пила? Уже третий день я прихожу домой и застаю тебя навеселе, — сказал он. — А что было с тобой сегодня ночью? Почему ты вернулась так поздно?

— Я не пьяная, — заявила она излишне резко. — И тебе совершенно незачем лезть в дела, которые тебя не касаются...

— Это опять он?

— Кто? — вздрогнула она.

— Ханс, кто же еще! Твой муж. Поссорилась с ним?

— Мы не ссоримся.

— Чем же вы занимаетесь? Или это называется любовью?

— Как мы могли ссориться? Он же уехал.

Енс фыркнул, повернулся на каблуке и ушел к себе в комнату.

— Ты вечером будешь дома? — спросила она.

— Нет...

— А куда ты идешь?

— В кино.

— С Сив?

— М-м...

— Завтра она придет к нам?

— Нет. Почему она должна прийти?

— Ну... например, ради дня твоего рождения... — улыбнулась Майя.

— Подумаешь... велика важность.

— Значит, не придет?

— Нет.

— Но ты все-таки будешь дома?

— А что, будет семейное торжество?

— Может, пригласишь Сив?

— Нет.

Майя вздохнула.

Склонившись над мойкой, она зажмурилась.

Голова кружилась.

А скоро приедет Ханс.

И вечером они останутся одни...

Господи боже...

Вдруг он что-нибудь заметит?

— Ну и что? — сказала она вполголоса и чуть не подпрыгнула, когда в комнате Енса загрохотала поп-музыка.

Она зажмурилась еще крепче.

Музыка, точно злобная тварь, гудела у нее в голове, причиняя боль. Казалось, череп набит колючим стеклянным волокном.

Она думала о Енсе.

Ханс однажды сказал ей:

«Слишком ты к нему снисходительна. Позволяешь мальчишке делать все что заблагорассудится. И он становится нахальным. Можно подумать, тебя мучит совесть из-за того, что ты развелась и вышла за меня».

Это была очередная размолвка. Перебранка.

«Сразу видно, что ты ему не родной отец, — отпарировала она. — Ты с ним слишком строг, а иногда просто груб. В воспитательных целях, да?»

Ханс тогда побагровел весь, даже заикаться стал. Интересно, слышал ли Енс этот разговор.

Скорее всего, слышал.

Поп-музыка продолжала терзать ее.

— Да прекрати же! — взмолилась она. — Иди лучше помоги мне почистить картошку.

— Чего-о?

«Ты не должна быть так снисходительна к Енсу, — внушала ей Улла. — Не давай ему пользоваться твоим мягким характером. Я понимаю, ты пытаешься таким образом наладить с ним контакт... Но он же становится взрослым, а взрослые дети неизбежно от нас отдаляются».

«Ерунда, — сказала Майя. — А как же Ханс? Он-то старается быть строгим».

«Ха! — сказала Улла. — Его жесткость вызвана его сомнительным положением. Это тоже своего рода попытка найти контакт».

«Мы живем вместе уже десять лет!»

«Что такое десять лет?» — возразила Улла.

Улла, попечитель больницы.

Скажи это кто-нибудь другой, Майя пришла бы в ярость.

48

В субботу вечером.

Он прислонился к стене и огляделся. Слышны были разные звуки: радио, телевизоры, проигрыватели, смех, крики, возгласы.

Вскоре станет потише. По крайней мере кончатся телепередачи и останутся только ночные звуки.

В темноте.

Вон он идет.

Нетвердой походкой.

Пьяный, конечно.

Шатался где-то.

В квартире темно. Значит, дома никого нет. Воспользовался случаем. А мальчик... Ну, он, наверное, с матерью...

Он прошел вплотную мимо него, но тот его не заметил. Почувствовал только, как чьи-то руки схватили его, повернули. Удар пришелся прямо в лицо. Острая боль в переносице. Словно вспыхнул фейерверк, с шумом рассыпавитись звездным дождем.

Потом тот, другой, лежал на земле.

А он огляделся по сторонам.

Нет, никто его не видел.

Он поспешил прочь.

И лишь спустя некоторое время хлынули слезы.

49

— Многая лета, многая лета!

— Честь имею поздравить, — возгласил Ханс.

— С днем рождения, — сказала Майя.

Енс сел в постели, протирая глаза и моргая спросонья.

— Честь имею, — повторил Ханс.

А Майя поставила на ночной столик поднос с кофе и тортом. Потом подняла занавески.

Енс зажмурился от света, зевнул и почесал живот.

— Честь имею, — сказал Ханс. — Ты становишься взрослым парнем. Держи...

Он протянул ему плоский сверток.

— Спасибо, — сказал Енс, срывая клейкую ленту. Он развернул бумагу и вынул пластинку. — Спасибо, — еще раз сказал он.

— А вот от мамочки, — сказала Майя и протянула ему свой пакет.

— Спасибо.

В пакете был хоккейный шлем.