Баловни судьбы

Он медлил. Тогда она подняла мокрое лицо и умоляюще посмотрела на него.

— Погаси.

Поколебавшись, он протянул руку и выключил свет.

— Обними меня, — попросила она.

Ханс перебрался на ее кровать.

Она приникла к нему и спрятала лицо у него на груди.

Он было поднял руку, потом опустил и погладил ее по волосам.

— Почему ты плакала?

— Мне приснился сон. Такой странный... Когда-то ужасно давно я видела один фильм. Мне тогда было лет тринадцать-четырнадцать... Фильм был датский, и речь в нем шла о нашей старине. После этого ночью я видела сон... Кошмарный сон.... скелеты, черепа, трупы, кости... все, что было в кино. Тогда я впервые видела смерть. До того я никогда не задумывалась о смерти. Я понимаю, это звучит глупо... Мне было уже четырнадцать, может, пятнадцать, но такая уж я была. Во всяком случае, я отчаянно рыдала в ту ночь и заснула только в постели у матери. Помню, я требовала, чтобы она обещала мне, что ни я, ни она, ни папа, ни мои сестры никогда не состарятся и не умрут. С ними такого не должно было случиться. С другими — пожалуйста.

— Но при чем тут твой давний сон?

— Мне приснилось, что я стала такая старая, тощая, как скелет... а волосы совсем седые. Или совсем белые... не помню точно. Мы с тобой танцевали... Ты был молодой и красивый, и я слышала шепот: «Смотрите, какая она старая, одной ногой в могиле, а он такой молодой...»

— Глупее ты не могла придумать, — жестко сказал он. — Ты уверена, что вполне здорова?

— Неужели ты ничего не понял?

— А что, ты боишься старости?

— На днях я встретила в магазине Эву. Она спросила, как поживает моя молодежь. «Какая молодежь? — спросила я. — У нас один сын, Енс». Она засмеялась. «Конечно, — говорит, — но Ханс такой молодой, что его вполне можно принять за твоего сына...»

— Черт меня побери, но глупее я в жизни ничего не слыхал. Не так уж я молод.

Он нахмурился.

— У тебя... — Она прикусила язык.

— Что «у тебя»?

Майя испуганно молчала...

Он посмотрел на нее.

Она опустила глаза, уставилась на простыню, пальцы нервно теребили уголок. Она будто собиралась с духом. И наконец спросила:

— У тебя не бывает желания... побыть с какой-то другой... более молодой женщиной? Моложе меня?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — тихо спросил он.

— Было такое?

— Нет...

— Я тебе не верю.

— Думаешь, я вру?

— Я не знаю, что мне думать.

— Думаешь, я вру?

— Да...

— Ну и думай, что хочешь! — Он оттолкнул ее и спустил ноги на пол. — Что с тобой творится? Может, у тебя климактерический психоз?

— Спасибо.

Ханс обернулся и посмотрел на нее.

— Ну ладно, старушка... так что с тобой такое?

Она довольно долго молчала, потом вздохнула.

— Не знаю.

— Может, все-таки поспим? Или ты не можешь спать?

Он взял ее за плечи и посмотрел ей в глаза.

— Ты не хочешь говорить на эту тему? — спросила она, глядя в сторону.

— Ты так изменилась в последнее время. В последние две недели... Просто сама не своя... Что-нибудь случилось?

— Эва намекнула мне, что тебя видят с одной молодой женщиной.

— Ну и что, черт возьми? Это, наверно, одна из секретарш. Где нас видели?

— Не имеет значения.

— Ну конечно, Эва распускает сплетни, а ты веришь ей больше, чем мне. Так?

— Честно говоря, я не знаю, чему верить...

— Понятно...

Они долго сидели, глядя в стену. А не друг на друга.

Наконец Ханс встал и вышел.

— Ты куда? — спросила она слабым голосом.

— На кухню. Выпить пива.

— Я... Я с тобой...

Взгляд у Ханса был какой-то неопределенный.

42

Енсу не спалось. Он лежал и слушал. В комнате было жарко. Он слышал все, что они говорили.

Время от времени он начинал дремать, но сейчас окончательно проснулся. Во всем теле чувствовалась усталость. Но сон, целительный сон не благоволил явиться.

Они были на обеде, а он...

Черт бы побрал эту Сив, думал он.

И в то же время испытывал некоторое раскаяние.

Он все еще чувствовал ее грудь под своими ладонями. А когда он хотел крепче прижать ее к себе, она вдруг отстранилась.

«Нет, пожалуйста... не надо...»

Черт возьми, сказавши «а», надо сказать и «б».

В каком-то смысле она очень холодная.

А он...

Он почувствовал, что краснеет.

Вздохнув, он попытался найти на подушке местечко попрохладнее.

43

Он выпустил ее из объятий, хотя ему хотелось целовать, ласкать ее. Но она вздохнула и отвернулась к стене. Он слышал, как ее губы шепчут молитву.

Неужели она молит о прощении? Разве они согрешили?

Он чувствовал себя круглым дураком.

Все так... противоестественно...

Она разрешала ему это.

Разрешала.

Ему.

А сама лишь выполняла супружеский долг. Так ему казалось.

Неужели она ничего не чувствует? Ему бы хотелось, чтобы это и для нее было радостью.

Он протянул руку и положил ее на плечо жены.

— Пора спать, — сказала она.

Ее голос прозвучал, как удар хлыста.

Ульф Маттиассон лежал и смотрел в темноту.

Как все глупо, как чуждо ему и как грустно.

И он ее любит, как это ни удивительно.

Он мигнул и поглядел на светящуюся стрелку будильника.

За стеной играло радио. А может быть, проигрыватель. У соседей он есть.

Тебе не нужно говорить, что ты любишь меня...