Балтийская сага

– Почему дыхание стало такое плохое? – сказала она.

– Погода очень жаркая, – сказал я.

Я знал, неделю назад рентген показал, что пятно в легком подросло. «Стойкая форма, – сказал Ровный. – Придется поменять схему».

– Да… Жара… – согласилась Рая, учащенно дыша.

Опять мы проголосовали за Ельцина.

Благостную тишину на участке вдруг прорвал неприятно скрипучим голосом гражданин малого роста, с большой плешью, с рыжими усами и бородкой клинышком. Потрясая бюллетенем над урной, он возгласил:

– Голосую за Геннадия Зюганова! За Советский Союз! За товарища Сталина!

К нему поспешила директор школы, она же председатель участковой комиссии:

– Товарищ, прекратите! Агитация в день выборов запрещена!

– А я не агитирую, – скрипел рыжий человек. – Я ап-повещаю оп выполнении гражданского голга… долга…

Увидев, что к нему неторопливо направился милиционер, дежуривший у дверей, рыжий человек сунул бюллетень в урну и зашагал к выходу.

– Ишь, вырядился под Ленина, – со смешком сказал молодой избиратель в белой кепке.

– Да, – подтвердил другой избиратель, постарше. – Даже галстук нацепил как у Ленина на портретах, в крапинку.

– Ну и ничего смешного, – строго сказал третий избиратель, старый и седоусый. – Такая любовь к вождю очень даже положительный факт.

– Не столько положительный, – сказал я, – сколько клинический.

– Это вы на что намекаете? – седоусый грозно повысил голос.

– Тихо, товарищи, тихо, – сказала председатель комиссии. – Не мешайте людям голосовать.

Мы вышли из школы на уличную жару. Я остановил машину, водитель был явно недоволен, что ехать всего ничего, но, взглянув на Раю с палочкой, промолчал. Мы сели, поехали.

– До чего довели людей, – тихо сказала Рая. – Готовы прямо разорвать друг друга.

В конце июля – новый удар: ультразвук показал метастаз в печени. Может, ошибка? Повторный анализ подтвердил.

– Стойкая форма, – опять сказал Ровный. – Перейдем на фтора-фур. А для легких дадим ориметен. Это швейцарский препарат…

Он что-то еще говорил. Я плохо слышал, в ушах стучало: «стойкая форма»…

Мою душу переполняло отчаяние.

Иконы у нас не было.

Не молиться же на висевшую в кухне фотографию Парфенона. Хотя в нем древние греки видели свое божество.

Икона была у Лизы.

Я стоял перед ней, крестился негнущимися пальцами, бормотал: – Господи, спаси мою любимую… Спаси, молю тебя… спаси ее, безгрешную… спаси, спаси…

Лиза стояла рядом, крестилась, молилась…

…Вернулись с прогулки, – и она свалилась. С трудом дошла. Сегодня лежит. Дремлет, просыпается. Тошнота. Почти не ест. Только морковно-яблочный сок и немного детского питания.

В больницу – отказалась решительно:

– Помирать – так дома.

Криком кричу:

– Не разрешаю тебе помирать!

– Не разрешаешь? – Рая смотрела на меня со слабой улыбкой. – Я послушная жена, но…

Она закашлялась. Я налил в чашку яблочный сок, дал ей выпить и, присев на тахту, погладил Раю по голове. Душа у меня содрогалась от печали и жалости.

– Дим, – Рая задержала мою руку на своей щеке. – Ты любишь меня?

– Да. Очень.

Она вздохнула, отпустила руку.

– Ты всю жизнь любил Машу.

– Любил, да… Но знаешь, не суждено…

– Что не суждено?

– Хочу сказать, предназначенность… или предназначение… оно существует… Не только в древнегреческих мифах и драмах, где роковые женщины и всё такое… Как тебе на роду написано, так и будет… Но и в реальной жизни! Извини, что путано говорю… В общем, так: вот мужчина – ему предназначена данная женщина. Судьбой или Богом предназначена. И он должен ее найти… понять, что именно она суждена… Ты понимаешь?

– Пытаюсь. – Рая задумчиво глядела на меня. – Продолжай.

– Ну вот. Маша была суждена Травникову. А моя суженая – ты. Только я понял это с опозданием чуть не в полжизни. Я же не воспринимал тебя как… ну как женщину. Мы были с самого раннего детства как брат и сестра. Ты была толстой капризной девочкой из детства…

– У нас в классе, – сердито прервала Рая, – были девчонки гораздо толще меня.

– Да, конечно. Хочу сказать: ты, хоть и с опозданием, но сильно вошла в мою жизнь. Знаешь, когда это произошло? Той осенью я приехал в отпуск, ты помнишь, мы слушали в филармонии «Времена года»?

Рая молчала.

– Ты помнишь, – продолжал я. – Нас в тот вечер сразила «Баркарола» – оторвала от земли, понесла в небеса… Мы не смогли расстаться, провели ночь вместе… первую нашу ночь… Вот тогда я и понял, что ты… да, моя суженая… По-моему, и ты поняла, что та ночь – не просто темное время суток.

Рая молчала, прикрыв глаза. Лицо у нее было бледное, заметно похудевшее.

– Но когда я написал тебе, предложил пожениться… ты ответила отказом. Тебе тоже казалось невозможным перевести наши отношения в супружеские. Помнишь? «“Баркаролы” больше не будет», – так ты написала в ответ на мой зов. Но ты ошиблась. Сработала предназначенность. Я тебя люблю. Райка, – позвал я после паузы, – ты слышишь? Ты спишь?

Она качнула головой. И – негромко, не раскрывая глаз: