Бальзак

Указав на недостатки бальзаковского стиля, критик говорит: «Мы обращаемся со всеми этими мелочами к г-ну де Бальзаку, зная, что они не будут для него потеряны и что, несмотря на все указанные нами изъяны, он отделывает свой стиль, без конца исправляет и переделывает, требует у типографов до семи-восьми корректур, перестраивает и переправляет свои вторые и третьи издания и чувствует себя охваченным похвальным стремлением к почти недостижимому совершенству…».

Разобрав некоторые крупные произведения Бальзака, Сент-Бёв так заключает свою статью: «Какое странное и противоречивое смешение в этом романисте, о котором мы хотели бы здесь судить, не делая наше слово более суровым, чем мысль, — какая смесь наблюдательности, часто коварной, реальности, схваченной быстрым взглядом хитрого уроженца Туреня, веселости добротной и достойной Шпиона (т. е. родины Рабле) — какая смесь всего этого и еще домашних сцеп, часто таких трогательных, со столькими отступлениями и невероятными фантазиями». Статья эта, содержавшая в себе, кроме литературной критики, обидные намеки на самовольное присвоение Бальзаком дворянского звания и на его любовные похождения, невероятно обидела Бальзака, увидевшего в ней только эти мелочи и не понявшего, что это — невольная дань врага его превосходству.

Сент-Бёв

Бальзак в первых числах мая собрался ехать в Вену, чтобы встретиться там с Ганьской. Благодаря связям с австрийским посольством, рауты которого он усиленно посещал, ему нетрудно было достать заграничный паспорт и визу, но денег, конечно, опять не было. Верде рассказывает: «…Через девять месяцев после заключения нашего договора (на издание «Серафиты») он явился ко мне с пустыми руками: он прибежал, запыхавшийся, с изменившимся лицом, свидетельствовавшим о многих бессонных ночах и об упорной борьбе с самим собой. По своему обыкновению, он сразу приступил к изложению причины своего утреннего визита (не было еще и восьми часов):

— Друг мой, я больше не могу, — воскликнул он с выражением глубочайшего отчаяния, — я доведен до крайности. Голова моя пуста, воображение иссякло. Я выпиваю сотни чашек кофе, беру ванны по два раза в день, — ничто не помогает. Я — погибший человек… Мне непременно нужно путешествовать…

— Но куда же вы хотите поехать?

— В Вену! — прокричал он своим громким голосом…

— Я протестую, — сказал я, шутя, — я хватаюсь за край вашей одежды: вы не поедете в Вену. Что станется со мной, боже мой… Кто закончит в ваше отсутствие «Серафиту»? Почтальон?..

— …Я привезу вам не только конец «Серафиты», но еще целую рукопись «Воспоминаний двух новобрачных». — И прибавил с тонкой улыбкой, которая так к нему шла: — Да, дорогой, я все это вам привезу. Мое воображение воскреснет, оно расцветет пышным цветом на свежем воздухе, оно станет богаче, плодотворнее, чем когда бы то ни было; я обрету его возле этого ангела, о котором я часто вам рассказывал — она меня ждет. Я получил от нее письмо, где она назначает мне свидание в Вене; я хочу, я должен туда ехать.

— Но как же быть? У вас нет ни заграничного паспорта, ни денег, насколько я знаю…

— И правда! У меня ничего нет; но вы, мой друг, если у вас нет денег, вы их найдете… Вы мне дадите две тысячи франков. Что до паспорта, то я буду иметь его через два часа. Я найму хорошую почтовую карету; я уеду прямо от сестры Лауры, у которой обедаю, и в восемь часов — щелк-щелк! — Он защелкал, как ребенок, подражая звуку кнута…

Итак, я вручил ему две тысячи франков, и в тот же вечер, в восемь часов, он отбыл в почтовой карете со своим слугой Огюстом».

Господин и лакей ни слова не знали по-немецки, а поэтому при расплате за дилижансы Огюст вынимал из своего денежного мешка крейцеры и отсчитывал их на ладонь почтальона, глядя ему в лицо и дожидаясь того момента, когда тот начинает улыбаться, что, по его соображениям, должно было быть признаком полного удовлетворения. Если улыбка почтальона была слишком широка, Огюст считал, что он переплатил, и один крейцер клал себе обратно в мешок.

16 мая они благополучно прибыли в Вену. Бальзак собирался работать в Вене, чтобы выполнить свои обязательства перед Верде, но ему мешали, и главным образом сама Ганьска, которая заставляла сопровождать ее при выездах в венский свет, присутствовать на сеансах у миниатюриста Даффингера и осматривать с ней все тогдашние многочисленные достопримечательности Вены.

Через несколько дней после приезда Бальзак был с визитом у Меттерниха. В дневнике супруги канцлера сохранилась запись: «Бальзак показался мне простым и добрым человеком, если не принимать во внимание его костюма, крайне фантастического. Он небольшого роста и полный, его глаза и лицо свидетельствуют о большом уме. Ему очень нравится Луиза Шербург и я убеждена, что ее пикантный и обворожительный ум необычайно его привлекает, тем более, что она льстит его самолюбию. Что касается меня, то я не возбудила в нем никаких поэтических мечтаний и ни одной минуты ему не льстила. Мы беседовали о политике. Он называет себя яростным роялистом…».