Бамбуковая колыбель

Впервые в жизни мы ощутили вкус к общественной деятельности и начали понимать реальный смысл происходивших рядом с нами социальных и политических явлений; впервые в жизни мы стали интересоваться Израилем и его ролью в жизни мирового еврейства. Более того — теперь мне казалось странным, что мы никогда раньше не интересовались Израилем.

Хотя мы много путешествовали и успели дважды обогнуть земной шар, во всех наших странствиях мы как бы подсознательно избегали посещения Израиля. Впрочем, мы с Барбарой никогда не обсуждали этот вопрос; на этот счет у нас существовало некое молчаливое понимание.

Займись я самоанализом, я бы, наверное, пришел к выводу, что мы в те времена чувствовали себя очень неуверенно, невысоко оценивали наше еврейское самосознание и опасались, что физическая реальность Эрец Исраэль поставит нас лицом к лицу с вопросами, ответить на которые мы не были готовы.

Но теперь мы буквально с каждым проходящим днем ощущали, как укрепляется наша связь с иудаизмом, и понимали, что пришло время заняться этими самыми вопросами. Мы уже знали, что как только нам представится очередная возможность отправиться в путешествие, Израиль обязательно станет частью нашего маршрута.

К ТОМУ ВРЕМЕНИ я носил кипу уже целый год, с того самого дня, как мы отправились на Тайвань, и давно позабыл о тех сомнениях, которые были у меня когда-то по этому поводу.

Не могу не отметить — за границей у меня было в связи с кипой много забавных приключений. Одно из них произошло во время посещения какого-то строительного объекта в отдаленном уголке Таиланда.

Мне пришлось добираться туда сначала на автобусе, потом на пароме и джипе и под конец — пешком. Прибыв на место, я обнаружил, что на весь довольно обширный район здесь есть одна-единственная лавка. И вот, стоило мне войти в нее в своей кипе, как владелец глянул на меня и спросил:

«Вус махт а ид?» — (Что делает здесь еврей?)

В Америке это было бы эквивалентно фамильярному, без всяких признаков изумления: «Как поживаешь, парень?»

Вскоре я обнаружил, что евреев можно встретить практически повсюду на земном шаре, порой — в самых неожиданных местах.

Почти всякий раз при встрече с этими «странствующими евреями» моя кипа оказывалась своего рода катализатором — она пробуждала в них сознание своей религиозной принадлежности — хотя бы и на самое короткое время, которое занимала наша беглая беседа.

Но бывало и иначе. Однажды, в Корее, меня окружила целая группа местных жителей. Показывая на мою кипу, они подняли вверх большие пальцы, словно выражая мне свое одобрение. Должен признаться — я так и не понял, в чем было дело.

Порой, однако, кипа доставляла мне и менее приятные переживания — например, во время одной из таможенно-паспортных проверок, когда я оказался в окружении группы военнослужащих из Ливии. В своей кипе я выглядел среди них весьма вызывающе.

Вернувшись в Штаты, я довольно скоро осознал, что одно дело — носить кипу на Дальнем Востоке и совсем другое — носить ее здесь, в своей собственной общине.

Поскольку я жил и работал в месте, где мало кто покрывал голову, я невольно стал для окружающих воплощением «верующего еврея». И если раньше я никогда не задумывался, можно ли мне пойти с коллегой в кафе «Макдональд» потолковать о делах, то теперь понял, что даже если я не буду там ни есть, ни пить, многие люди все равно удивятся, что это «занесло» верующего еврея в некашерный «Макдональд», а то и хуже — решат, что, раз я здесь питаюсь, в заведении наверняка соблюдают кашрут.

Эта необходимость «служить примером» обременяла меня даже на Тайване, где мало кто вообще слышал о евреях, и уж совсем ничтожное число людей имело хоть какое-нибудь представление о предписанном евреям поведении.

Дома, в Штатах я больше, чем когда-либо, ощущал себя «на виду» и сознавал, что любое, даже невольное, отступление от предписанного образа жизни может отрицательно сказаться на репутации евреев в целом.

Я обнаружил, что реакция окружающих на мою кипу была весьма различной. Наши нееврейские соседи, к примеру, вполне принимали и даже одобряли этот обычай.

Поскольку население нашего города и даже штата в целом было преимущественно консервативным и традиционным, то отношение к религии и соблюдению религиозных обычаев было в основном доброжелательным. Люди в наших местах относились к религии серьезно, и по воскресеньям церкви были переполнены. И хотя большинство наших нееврейских соседей имели лишь смутное представление об иудаизме, тот факт, что мы тоже относимся к своей религии серьезно, вызывал у них понимание и уважение.

Как ни удивительно, этого нельзя было сказать о некоторых евреях нашей общины. Я ощущал некую аморфную, расплывчатую, но довольно явную антипатию к себе.