Банда 4

Перепрыгнув через лужу, Пафнутьев тут же попал еще в одну, но это его даже не огорчило. Сведения, которые он получил, показались ему обнадеживающими, Что-то впереди забрезжило, появился какой-то просвет, пока еще сумрачный и непонятный, но он уже был. Пафнутьев и самому себе не смог бы объяснить, откуда у него появилась уверенность в успехе. Может быть, странная просьба эксперта так повлияла на него, может быть, тот неожиданный порыв, когда, казалось бы, омертвевший среди бесконечного потока вскрытых, развороченных трупов человек вдруг встал при упоминании о прошедшей войне. Может быть, может быть...

* * *

Вернувшись в прокуратуру, Пафнутьев молча и тяжело прошествовал по коридору в свой кабинет и плотно закрыл за собой дверь. И все сотрудники поняли — к начальнику следственного управления сейчас заходить не надо. По-разному может закончиться такой визит, но вряд ли итог будет хорошим, желанным.

Бросив куртку на диван, запустив вслед за ней кепку, Пафнутьев прошел к столу и основательно уселся, нависнув над полированной поверхностью. Но раздумья его оказались куда короче, чем он сам предполагал. Уже через десять минут Пафнутьев поднял трубку и несколькими звонками включил в работу все службы, которые только мог — Шаланду, налоговое управление, Андрея, Худолея, двух оперативников. Задание всем было дано одно — выяснить все, что касается фирмы «Фокус».

И каждый раз, с кем бы ни говорил, Пафнутьев повторял с небольшими отклонениями одни и те же слова:

— Все! Ты понимаешь? Абсолютно все. Слухи, сплетни, домыслы, факты, имена, даты, жены и любовницы, дети и родители, города и веси! Номера и марки машин, телефоны, факсы, пейджеры-шмейджеры! Кредиторы и должники! Банковские счета!

Куда кто ездил, когда и сколько отсутствовал! Повторяю — все!

Положив разогревшуюся трубку, Пафнутьев некоторое время сидел, молча прикидывая — всех ли задействовал, не упустил ли кого. И вспомнил-таки еще одного человека, его он не мог не вспомнить. И тут же набрал еще один номер телефона.

— Пафнутьев беспокоит!

— Это прекрасно! — ответил знакомый голос. — Всегда рад слышать тебя, Паша, всегда рад видеть! Более того, готов наполнить твою рюмку! И чует мое сердце — очень скоро, может быть, даже сегодня мне представится такая возможность. А, Паша?

— Представится, — добродушно проворчал Пафнутьев. — Все тебе представится.

— Сегодня?! — захлебнулся от счастья Халан-довский.

— Только сегодня!

— Паша... С этой вот самой секунды жизнь моя обрела смысл. Кончилось прозябание, кончилось существование, мыканье и смыканье! Я снова почувствовал себя нужным человечеству! Я снова молод и влюблен!

— Как, опять?

— Паша... Не обижай меня в эти святые минуты! Я ни в кого не влюблен, никто не потревожил покой моего сердца, я о другом... Общее состояние моего организма — влюбленное! И я, кажется, ко многому готов.

— Вот это уже хорошо, вот это уже по делу! — подхватил Пафнутьев, поймав Халандовского на первых же неосторожных словах. — Именно это от тебя и потребуется.

— Паша, мне страшно... Это не очень круто?

— Для тебя? Аркаша, для тебя есть что-либо слишком крутое?

— Есть, но когда я с тобой, Паша...

— Мы вместе, Аркаша! Мы опять вместе!

— И что... Опять разворачиваем знамена? — спросил Халандовский, и в голосе его прозвучала тревога.

— Да! — закричал Пафнутьев в трубку. — Разворачивай знамена, Аркаша! И не только!

— А еще что?

— И шашки вон!

— Паша, — осторожно проговорил Халандовский. — А не хочешь мне сказать, о чем мы с тобой будем говорить при нашей дружеской встрече?

— О жизни, Аркаша. О чем же еще?

— Я жду тебя, Паша. Приходи.

— Буду, — сказал Пафнугьев и положил трубку.

Недолгий разговор с Халандовским придал сил Пафнутьеву, ушли угнетенность, подавленность, он распрямился за столом, в окно посмотрел ясно и твердо, ощутив готовность действовать. Неопределенность, разорванность всего, что он знал о Чувьюрове, о событиях, связанных с ним, уже не давили его. Казалось бы, он не узнал ничего нового, но Пафнутьев явственно почувствовал идущую откуда-то изнутри теплую волну уверенности. Скоро должны пойти первые телефонные звонки, и с каждым звонком он будет узнавать о «Фокусе» все больше и больше.

Но первым оказался не звонок, первым пришел Худолей.

Осторожно приоткрыв дверь, он просунул в щель свою тощую, измятую жизнью и пороками мордочку и в скорбном молчании смотрел на Пафнутьева до тех пор, пока тот не поднял голову и не увидел его.

— Входи! — сказал Пафнутьев.

Худолей приблизился к столу, оставляя на полу за собой редкие капли влаги — с мокрых еще снимков падала вода.

— Извини, Паша, я тут нагадил у тебя, — извиняюще пробормотал эксперт. — Я больше не буду.

— Что там у тебя?

— Снимки, Паша... Очень хорошие получились снимки... Вообще-то в приличных конторах за такую срочную и качественную работу платят премиальные...

— И что?

— Я не намекаю, я понимаю, где работаю. Надеяться здесь на что-то не приходится...

— Почему же? Надейся!

— Я действительно могу надеяться? — в глазах Худолея сверкнула робкая искорка зарождающейся жизни.

— Можешь.