Читаем Банда гиньолей полностью

Белокурое вожделение мое!.. Ах, как я люблю ее!.. Что это со мной? Стою столбом перед ней… Я?.. Да, я! Как же я счастлив подле нее! Околдован… стараюсь держаться, опираясь о пианино… Хочу поцеловать ее, потрогать ее ляжки… В единый миг исчез весь мир, остались одни ее чудные глаза, ее смех… А она смеется надо мной, над моей бестолковостью!.. И я, воин, краснею от стыда, готов провалиться… Сейчас залаю от восторга, от моего белокурого счастья… Золотые ее волосы, небесная синева ее дивных глаз… Вновь меня захлестнуло… Ее усмешка! Заботы, раны, унылые мысли — все забывается, отлетает прочь, обращается в прах перед чудом ее волос!.. Все потускнело и исчезло вдруг… Переливы золотистых отсветов… Не помню себя от восхищения, от неизъяснимого блаженства… А, будь что будет! Кружусь вокруг нее, совсем не чувствую веса — пушинка! Невесомо порхаю вокруг моего кумира… Какое счастье! Плюх — шлепаюсь на пол у ее ног, как ошалевший от счастья пес… Всю бы ее облизал… Лижу… Снова вскакиваю, затеваю беготню, повизгиваю, покусываю ей пальцы, ее излучающие свет пальцы, рычу: «р-р-р!», всхрапываю… А она знай смеется! Такая потеха!.. Я просто с ума схожу — бегаю, прыгаю, подскакиваю, отскакиваю, ношусь среди мебели, ковров… Совсем одурел от любви!.. Налетаю с разбега на громадное креслище, меня подкинуло, я повис в воздухе, обернувшись на мгновение птицей, и рухнул, сверзился всей тяжестью… ба-ба-бах! Все обваливается с жутким треском! Мой ангел покатывается, держится за живот. Я до того уморителен, что она того и гляди напустит себе в штанишки… Мне виден ее задок, обтянутый трусиками — напружился, подрагивает… Она хохочет… Ну и пусть, я обожаю ее!.. Смех ее звенит металлом — как она жестока… Все равно люблю ее, в десять раз сильнее!.. Я лежу на полу, снизу мне видны ее ляжки до самого верха, задок… Так заныло колено, что во мне шевельнулась обида — смеется, бессердечная, все-то ей смешно! Безжалостная! Смейся, смейся, сучонка!.. Вот съем твои ляжки… так и подмывает… Ползаю у ее ног, целую мягкие ее обувки, кончики их, потом носки, потом ноги, тугую розовато-коричневую плоть… Ее мышцы тоже смеются, подрагивают — бархатисто-гладкая жизнь… Смейся же, смейся, малышка, божество мое! Я буду есть тебя сырьем, вот увидишь! В ее смехе бьет источник острого наслаждения… Меня заливает, захлестывает… Я окончательно превратился в пса… Ах, как я ее обожаю!.. Она гладит меня по голове. Как мило она успокаивает меня, ворошит мне волосы… Хочу немедленно умереть за нее! Снова у меня лихорадка. Не хочу больше расставаться с ней!.. Я рычу, всхрапываю пуще прежнего. Она похлопывает меня, слегка встрепывает волосы… Посмеивается… Милая резвунья!.. Прямо ангел! Столько доброты ко мне! Завыл бы от обожания… взревел, подобно льву, объятому любовью…

Меня бьет дрожь от исступленной преданности… исступленного страха при мысли, что она отлучится хотя бы на миг… Ее ласковая рука успокоительно поглаживает.

— What is your name? — спрашивает она. — Как вас зовут?

— Фердинанд.

Смеется.

Всю жизнь отдам за нее! Всю смерть!.. Все, что она ни пожелает, и даже больше!.. Целую ей колени, платье. Она легонько отталкивает меня… О, какое огорчение! Как жаль! Я прошу у нее прощения… и снова за свое. Высоко задираю на ней юбку, прихватываю зубами ляжки… мням!.. мням! Всю бы ее съел, слопал живьем… Я так обожаю ее!..

Она отбивается… Можно было бы еще посмеяться, да уж слишком я напорист… Сколько ей все-таки лет?.. Двенадцать или тринадцать, пожалуй… Какая же я свинья!..

— Вам что, нечего делать?

— Наоборот, очень даже есть что! Послушайте, умоляю, не смейтесь!.. Я люблю вас!..

— Что вы, перестаньте! If the servants… Если слуги… Если дядя увидит?.. Вы не знаете моего дядю!

Недотрога! Ах, недотрога! Щупанье-то ей не в диковинку — не слишком громко выражает она свое недовольство!.. Да, но!.. Но!.. Вдруг пришло в голову: кто-то еще, наверное, щупает ее… Ужасное подозрение шевелится во мне… Я во власти сомнений, потрясен ими…

— Дядя тоже делает так, да?

Хватаю ее за ляжки, сильно мну, щиплю… Пусть признается!.. Я в гневе, тяжело дышу… Перехватывает горло, больно… Ах, простак! Слепец! Недотепа! Ничего не видел!..

— Он ведь любит вас? И целует, как я?

Пытаюсь поцеловать ее в губы, она отбивается, что есть сил, брыкается… Я должен знать все, все до мелочей… Крепко обхватываю ее, чтобы не дергалась… Она смеется, заливается… Ну же, подробности! Живо! Признаюсь, я сам начинаю возбуждаться… Тем более, что несчастен… И то и другое сразу… Невыносимо! Ведь я начну кипятиться… стану бить ее… Мне нужно знать все вплоть до мелочей… Целую ее… Какое чудовище! Уверен, убежден, что прикидывается… Сатир, притворщик! Все эти его противогазы, то да се… Чудовище! Пусть убирается! Или он, или я — чего проще? И точка. Мне некогда, я не могу ждать! Говори, как на духу! Я страдаю…

Объявляю ей по-французски, потом по-английски:

— Я убью его! Не хочу, чтобы он целовал вас!

Перейти на страницу:

Все книги серии Вершины. Коллекция

За закрытыми дверями
За закрытыми дверями

В первой, журнальной, публикации пьеса имела заголовок «Другие». Именно в этом произведении Сартр сказал: «Ад — это другие».На этот раз притча черпает в мифологии не какой-то один эпизод, а самую исходную посылку — дело происходит в аду. Сартровский ад, впрочем, совсем не похож на христианский: здание с бесконечным рядом камер для пыток, ни чертей, ни раскаленных сковородок, ни прочих ужасов. Каждая из комнат — всего-навсего банальный гостиничный номер с бронзовыми подсвечниками на камине и тремя разноцветными диванчиками по стенкам. Правда, он все-таки несколько переоборудован: нигде не заметно зеркал, окон тоже нет, дверь наглухо закрыта извне, звонок к коридорному не звонит, а электрический свет не гасится ни днем, ни ночью. Да и невозможно установить, какое сейчас время суток — в загробном мире время остановилось. Грешники обречены ни на минуту не смыкать глаз на веки вечные и за неимением зеркал искать свой облик в зрачках соседей, — вот и все уготованное им наказание, пытка бодрствованием, созерцанием друг друга, бессонницей, неусыпной мыслью.

Жан-Поль Сартр

Драматургия

Похожие книги