Слышали уже! Понаобещал Червивый!.. Вирджиния, сердце мое, терзающий меня ангел во плоти, Купидон, своей стрелой внутренности мне рвущий… То не раны, полученные в боях, — то муки, причиняемые совсем недавними уязвлениями… Все прочее не желаю видеть, пропади оно!.. Чтобы перестал трясти околдовывающим тряпьем!.. Но прежде всего — прочь из этой забегаловки! Тут все провоняло из-за него… Да и довольно уже швыряться луидорами… Я зануда? Сколько желчи!.. Это про самого веселого солдатишку в этой шараге!.. Ну, погодите, любезные мои подмастерья!.. Хотя в моих печенках и понатыкано шрапнели, я пока еще самый развеселый ухарь из всей компании. А какое веселье без выпивки? Я ревнив?.. Слова не скажу: каждому и всякому отдаю мою плутовку… Понятное дело, мучаюсь, горит все во мне… Я совсем изнемог не только из-за покалеченных рук и ног, но и из-за этой муки тоже! Посмеюсь в другой раз!.. Будет другое огненное колесо, другая война, и уж она все раздолбает… полетит все прахом!.. Уж тогда я не буду стесняться. Стану для начала генералом!.. Теперь-то я выбился из колеи… Хотя и есть во мне забавность, да худосочная — даже озлиться не могу… разве что куснуть мою бесстыжую плутовку, нахалку… Под клетчатой юбкой… Видел, как Бигудиха кусала ее без всяких церемоний… Любовные забавы посреди города, посреди сквера, у всех на глазах… Обе извивались, услаждались… Еще немного, и она увела бы мою беспутную крошку, прямо на Лестер-сквер, как дважды два!.. А у девчонки юбочка задрана аж до шеи… Под солнышком наставляла мне рога… Клетчатая юбчонка… Вот уж услаждались промеж себя, будьте покойны… Охальный разврат… Я теперь вроде как лунатиком заделался: чуть что, и снова мерещиться начинает… все эти картины, такие развратные, что хоть вой! Нет, нечего больше раздумывать!..
— Ну, так что мы здесь торчим?
Встаю. Довольно, пошли отсюда! Беру на себя руководство.
— О чем размечтался, Миллиард? — Это я его так… — О несметности?
Клал я на это отродье.
А он как раз и не думает вставать. Потягивает кофеек… Сомнений нет… трупным разложением смердит, потому как совсем рядом, вплотную стою, все время трусь о него… Нюхаю, нюхаю… а насмешки строят они… Знать, считают меня деревенщиной, какая шарахается из-за всяких пустяков… Смотрим друг на друга, мнемся… Мне по фигу… как решил, так и сделаю… Видят они, что со мной не поспоришь.
— Значит, уезжаете вдвоем? Опять двадцать пять.
— На край света, куманек?
Пусть не думает, что у меня затрясутся поджилки! Никогда еще не принимал решений более твердых. А ему охота донять меня угрызениями совести, измучить вздохами… Ах ты, гнилушка несчастная!.. Я покажу тебе, что значит твердая рука! Плохо знает меня светляк! На все я готов, чтобы спасти мою прокуду! Чтобы вызволить ее из плена черных чар, оградить от происков загробий!.. Ах ты, пустобрех погребальных подземелий! Давай-ка выйдем! Меж собой порешим, костяной пустозвон! Прочь! Я — человек честный: хочу умыкнуть, похитить, увезти ее! Избавить от власти корыстных очковтирателей!.. Убью всякого, кто будет путаться в ногах, будь ты хоть расфосфором, едри твою!.. На край света, сказал я!.. Голова кругом идет от пьянящей восторженности! Не от вина — от ума, от сердца, от крови, кипящей негодованием и любовью!
— Ведь мы уезжаем, дело решенное! Так ведь, Вирджиния?
Эта ветреница должна сказать свое слово. Слишком молода? Рассказывайте!.. Непорочна? Черта с два!.. Погубить меня можно в любом возрасте. Она должна тотчас же обещать… Умоляю ее, заклинаю… Тут нужна полная ясность… Пусть самолично спровадит этого страшилу… Не через десять лет, а прямо сейчас… Пошел он к едрене фене, к Нельсону, Пепе, Ахиллу! Потрясный будет номер: мертвяк-светляк… Но тут — пошел прочь, напрасно стараешься! Только потравил всех, до одури довел!
— Скажите ему, Вирджиния! Вы хотя бы скажите: вышибли его, ему вылетать! Мы, дескать, так решили!
Нарочито громко говорю, чтобы ему слышно было…
— Все, конец так конец! — отвечает он, накладывает себе в тарелку крупной клубники и давит ее… Получаются алые лепешечки.
Ох, сыт я по горло этими его намеками!
— Гниль ты, и ничего больше! — кидаю ему.
— Отчего это вы взъелись на меня, Фердинанд? — возражает он. — Хладнокровие, хладнокровие!.. Держитесь прилично! Хлад-но-кро-ви-е! — блеет, скрежещет он. — Хочешь хладнокровия, Фердинанд?
И пошло-поехало, взыграл… Ни капельки не обиделся… Напротив того, никогда еще не видел его в таком ударе… Полон замыслов, сплошь да рядом гнусные недомолвки.
— Я повстречал вас, дорогие мои, и уже не отпущу от себя. Увидите, какой дивный подарок я сделаю вам! Клятвенно обещаю! Вам крупно повезло, ангелочки мои! Ведь вы не откажетесь принять?
И ну мерцать огоньками, фосфорно засветился сверху донизу… Лохмотья, голова, руки… И снова заерзал, задергался… И вдобавок ко всему дух… едкий, тяжкий…