Банда Кольки-куна

— Но ведь революция — это насилие, — возразил сыщик. — Многие люди не захотят ничего менять. Ты что же, будешь их казнить за это?

Баталер растерялся и оглянулся на товарища. Тот спокойно ответил:

— Придется кое-кого потревожить, верно. Но вот кого? Буржуев всяких, царевых чиновников-кровососов. Еще помещиков: сколько им нашей землей владеть?

— Так все же ответьте мне оба: кровь лить вы готовы? Понимаете, что без нее революций не бывает? Вон во Франции сто с лишним лет назад такое устроили… Сами друг друга потом перевешали.

— Я не знаю, что там во Франции, а у нас в России будет по совести, — заявил Сажин.

— Это что значит?

Тут Кизяков вдруг оглушительно чихнул и пробормотал:

— Шайтан…

— А то и значит, что по совести. Что она подскажет, то и будет.

— А кто решит, по совести ли дело делается?

— Мы, крестьяне.

— А другие что, не люди, по-вашему? — возмутился сыщик. — Только тот, кто землю пашет, голос имеет?

— Нет, другие тоже, — авторитетно пояснил есаул. — Но не все, а лишь те, которые трудятся.

— Это пролетарии?

При этих словах баталер опять чихнул и бухнул:

— Два шайтана! Вот прилипло…

И пояснил коллежскому советнику:

— На вахте я простудился.

Сажин улыбнулся товарищу и опять заговорил, как поп с амвона:

— И пролетарии, и всякие другие трудящиеся люди: приказчики в магазинах, проводные[37] в поездах, лесные объездчики, рыбаки-охотники, половые в трактирах… тормозные кондукторы…

— Ну а тех, кто на Марсовом поле потолки красит, их куда отнесешь?

— Мазурики? До них нам дела нет, пусть живут, как хотят.

— Так. А инженеры, доктора, учителя?

— Полезный народ. Куда мы без них?

— А полицейские с сыщиками, значит, бездельники? — ухмыльнулся Алексей Николаевич.

Сажин ответил с удивительной серьезностью:

— Сегодня вы нужны. Потом да, надобность в вас отпадет.

— Потом?

— Да. Когда мы власть заберем у господ и устроим справедливую жизнь.

— И куда тогда воры денутся?

— Крестьяне сами будут их ловить, пока те не кончатся. Ну, у Кольки-куна есть по ним еще особые соображения…

— Бред, ведь полный бред! Это вам атаман напел?

— Да. На него озарение нашло, когда он в плену помер, а потом ожил. Открылось человеку. Он у нас теперь вождь.

Лыков растерялся. Сидевшие перед ним люди были опасные бунтовщики. Они собирались свергнуть законную власть, которую сыщик обязан защищать. Но в то же время это были люди, желающие справедливости, пусть и в своем наивном понимании. А ведь начальство, услышав такие речи, ввинтит ребятам каторгу…

— Так, — встал сыщик, — все понятно. Ничего у вас не выйдет! Самодержавие ввосьмером не свалить, только шеи себе поломаете.

— Может, мы и погибнем, но за народное счастье, — с пафосом произнес Кизяков. Есаул опять улыбнулся:

— Зот у нас любит красное словцо. Зато товарищ хо…

Тут баталер вновь чихнул и крикнул в отчаянии:

— Три шайтана!

— Вот до чего его ваши вахты дурацкие довели, — попенял коллежскому советнику Сажин. — А мы зачем воевали? Кровь ведрами лили, и свою, и японцев — а они, чай, тоже люди! Вы, вашебродь, на войне были?

— Давно, на турецкой.

— Та не в счет. Там мы братьев-славян от турецких зверств спасали. А кого мы в Маньчжурии спасаем? Китайцев, что ли? Или ваши господские барыши? Не стыдно народную кровь лить для-ради золотого тельца?

Ну чистые Робин Гуды… Лыков поспешил сменить тему.

— Почему я у вас в комнате водки не нашел? Восемь мужиков…

— Николай Егорович запретил пить, пока не сделаем революцию, — пояснил Зот.

— М-да… Завтра договорим, головопяты. Утром вас переведут на Шпалерную, в домзак[38]. Там с питанием получше. Подумайте вечерком, так ли просто жизнь устроена, как кажется. Пожрать скоро принесут, а это вам на табак.

Сыщик выложил на стол рубль и ушел.

Однако увидеться с «японцами» ему пришлось раньше, чем он планировал. Рано утром Лыков брился, когда в комнатах зазвонил телефон. Алексей Николаевич подошел, снял трубку и прижал ее к намыленной щеке:

— Лыков у аппарата.

Послышались щелчки, а потом голос:

— Алексей Николаевич, это подполковник Сакович!

— Слушаю вас, Ромуальд Иванович. Что случилось?

Подполковник Сакович был приставом Второго участка Нарвской части.

— Приезжайте сюда срочно! Тут такое творится!

— Что творится, Ромуальд Иванович? Я быстро не сумею, еще не завтракал.

— Какой завтрак?! — голос пристава сорвался на визг. — Ваш Колька-кун приставил мне револьвер к спине! А в другой руке у него бомба! Он требует выпустить товарищей, иначе грозит взорвать участок к собачьим чертям. Что мне делать? Погибать неохота, и людей жалко — у нас казарма городовых за стеной…

— Лечу!

Коллежский советник помчался сломя голову. Второй участок находился в здании самой Нарвской части, на Ново-Петергофском проспекте. Было еще очень рано, но в воздухе витало сильнейшее напряжение. У входа в часть столпились городовые. Казалось, они боятся войти внутрь, но и отбежать подальше тоже боятся… Среди них ходил старший помощник пристава поручик Филодельфин, ободрял подчиненных, но как-то фальшиво. Увидев подъехавшего Лыкова, он обрадовался и кинулся ему навстречу:

— Алексей Николаевич! Слава Богу, вы здесь. А у нас… вот…