Банда Кольки-куна

— Все в порядке, Ромуальд Иванович. Идите вниз. И успокойте там Филодельфина, чтобы он не вздумал палить. Ответственность перед начальством я беру на себя.

Подполковник не заставил просить себя дважды и на ватных ногах начал спускаться. Лыков поднял с колен дрожащего городового, приказал ему коротко:

— И ты иди.

На этаже остались лишь Колька-кун со своими сообщниками и Лыков. Атаман держал в правой руке браунинг, а в левой жестянку из-под конфет. Обращался он с ней осторожно, и сыщик сразу понял, что там настоящая бомба, готовая к взрыву.

— А ты ничего, полковник, — одобрительно усмехнулся Куницын. — Не из робких. Коли не обманешь, мы тебя оставим в живых.

— Сначала надо отсюда живыми выйти, Николай Егорыч, — просто ответил сыщик, и все сразу посерьезнели.

— Ну, с Богом. Николай, вставай слева. Иван, ты справа. Берите меня под руки, — дал команду Лыков, и бунтовщики выполнили ее беспрекословно.

— Зот, ступай мне за спину, как можно ближе.

Так, тесной группой, они начали спускаться. Моряк дышал сыщику в затылок и, кажется, тихонько поминал Всевышнего. Коллежский советник крикнул:

— Мы выходим! Всем стоять спокойно!

Четыре человека медленно, прижимаясь друг к другу, вышли на подъезд. Там полукругом толпились полицейские. Некоторые были с винтовками, остальные держали наготове револьверы.

— Убрать оружие! — приказал Лыков. Все как один выполнили команду, лишь Филодельфин замешкался.

— Ты чего не понял?! — рявкнул на него сыщик, и тот нехотя подчинился.

— Теперь расступились, дайте нам сесть в пролетку.

Четверка двинулась к экипажу. Алексей Николаевич крепко держал атамана с есаулом под руки, баталер сзади наступал ему на пятки. В этот момент сыщик легко мог взять их: хватить двоих лбами друг о дружку, а Кизяков не в счет. Но его останавливала бомба в руках у Кольки-куна. Бомба и что-то еще. Он вдруг понял: ему не хотелось арестовывать этих людей…

Нервы у Лыкова были напряжены до предела. Вдруг какой-нибудь дурак сорвется? Или Филодельфин махнет платком, и из окна пальнет поставленный им стрелок? Но все вокруг хотели жить, и четверка благополучно добралась до пролетки. Расселись, и сыщик скомандовал вознице:

— Гони как на приз!

Пара сильных коней рванула, и они помчались по Ново-Петергофскому проспекту к Фонтанке. Погони за ними не было. Колька-кун обернулся раз-другой и успокоился.

В конце проспекта коллежский советник велел:

— Стой!

Вышел из пролетки и кивнул атаману:

— Отойдем на два слова.

Колька-кун аккуратно спустился, держа бомбу в руке.

— Чего?

— Мне приказали тебя поймать.

— Ну, исполняй приказ.

— Я ведь поймаю, — пригрозил сыщик.

Куницын ответил:

— Вижу, что ты мужик серьезный… Сказать-то что хочешь?

— Бросайте вы это дело.

— Какое? Революцию?

— Да. Не свалить вам государство, только головы положите.

— Твое государство, Лыков, звериное. Не надо людям такого.

— А ты лучше создашь?

— И создам! Мужицкую республику, где все будет по совести.

— Так не бросите?

— Нет. Сейчас и надо революцию вершить, пока народ в армии да при оружии!

Алексей Николаевич прожег атамана взглядом, но тот выдержал и не поежился.

— Тогда больше мне не попадайся.

— А ты — мне.

На этих словах Колька-кун протянул коллежскому советнику руку. Тот пожал ее без раздумий. Атаман сел обратно в пролетку, и вся вшивобратия умчалась прочь. А Лыков пешком отправился обратно. Спешить он не хотел, опасаясь за сердце. Оно и так колотилось, словно паровой молот. Ведь заряд в жестянке у Кольки-куна был самый настоящий. И жизни всех, кто оказался сегодня в части, висели на волоске.

Алексей Николаевич хорошо знал разрушительную силу таких зарядов. Утром 26 февраля этого года он был в гостинице «Бристоль», где взорвалась бомба. Террорист снаряжал ее и по ошибке разбил взрыватель с гремучей ртутью. Взрыв разрушил четыре номера и часть ресторана Мишеля. Капитальная стена рухнула на Вознесенский проспект. На той стороне проспекта повалило на землю чугунную ограду Исаакиевского сквера! Под ней, кстати, отыскали пальцы бомбиста. Левая нога лежала на развалинах стены. А позвоночник и легкие сыщик смог разглядеть невооруженным глазом, поскольку грудная клетка покойника была разворочена…

Придя во Второй участок, Лыков обнаружил, что там все уже пьяные. Подполковник Сакович сидел в кабинете и цедил коньяк, а лицо его медленно приобретало природный розовый цвет. Увидев своего спасителя, он вскочил:

— Алексей Николаевич! Позвольте вас угостить! Счастье-то какое: живой!

— А давайте. Я ведь тоже переволновался. Но неприятностей вам не избежать: квартира рядом с арестантскими помещениями, а так не полагается. И на карауле всего один человек… Уж очень легко Колька-кун пробрался.

— Пустяки, — отмахнулся пристав. — В сравнении с тем, что все уцелели, — пустяки. Пускай наказывают. Ну, по лампадке?

— Охотно.

Не успел сыщик опрокинуть рюмку, как к нему подошел Филодельфин. Глядя неприязненно, он заявил:

— Извольте извиниться за ваш хамский окрик, господин чиновник особых поручений.

— Что? — не сразу сообразил тот.

— За окрик. Извиниться.

— Вы что, тоже переволновались, Николай Осипович?