Бандитская Лиговка

Гид мысленно подхватил традиционное русско-матерное продолжение "Головка от х..". Но вслух стал вещать на немецком о лошадиной станции, о путешествиях из Петербурга в Москву, о Пушкине, о Белкине. Увидев русскую старину, немцы преобразились, забыли о своих ролях крутых мафиози. Экзотика в виде ямщицких саней, рубленых домов и деревянного колодца подействовала возбуждающе. Немцы оживились, защелкали фотоаппаратами и загавкали свое "дас ист гут". В музейчике с экспонатами старины они и вовсе рехнулись. Самовары, кадки, коромысла, прялки, народные наряды из холстины чуть не гладили пухлыми ладонями. Не выдержав, даже спросили о цене самого пузатого самовара. Потом прошли через двор в сам дом станционного смотрителя. В большой комнате посидели на каждой скамейке за большим столом и на стульчике перед конторкой. Попытку фотографировать пресекла экскурсовод:

- Только за деньги. Тысяча - один снимок.

Нет проблем. Нафотографировали на двадцать марок. Десяток снимков сделали только толстяка в старинной треуголке. Треуголка поперек головы, вдоль головы, на затылке, на глазах. С гусиным пером в руках и без него. Повеселились. Ненадолго посетили ямщицкую с большой печью и хомутами по стенам. Малиновый гид торопил, приближалась вторая, основная часть программы. Встреча с братками-аборигенами должна состояться рядом, в большом доме, отделанном изнутки резным деревом.

- Гаштет. "У Сам-со-на Вы-ри-на".

- Я, я !

"Головка от ...". Гид проводил гостей к трактиру, как на самом деле именовалось заведение. На двери висела табличка, предупреждающая о том, что сегодня закрытый банкет. Емельян показал приглашение и немцы вошли в трактир. В нем также красовались русская печь, оригинальные предметы, создающие атмосферу народного быта "руссишшвайн". Не было разве что балалайки. Уселись за столиком на галерее, расположенной над большим залом и откуда можно было видеть каждый его уголок. Официантка в сарафане принесла меню. Заказали щи в горшочках по-крестьянски, жаркое по-домашнему, расстегаи, икорку, водочку и конечно же фирменный выринский напиток сбитень. Едва все это появилось на столе, как в зал ввалилась шумная ватага крепких молодых парней. Впереди энергично шел громила под стать Петеру, телохранителю Брюгхера. Весь в коже, на ногах высокие ботинки. На шее болталась золотая цепь толщиной в кулак.

- Халдеи, мечите на стол, братва гулять будет!

Верзила грохнул кулаком по столу и уселся за ним в центре зала. Другие попадали кто куда.

- Мне сбитня ведро и поросенка в яблоках!

К нему подлетел паренек в вышитой рубашке, поклонился в пояс. Гид пояснил германцам, что на Руси обслуживающий персонал назывался половыми.

- Официант - половой. Официантка - половая...

Емельян сказал и сам усомнился. Но гости и не слушали его. Громила вдруг вскочил, взял полового за грудки и приподнял над полом.

- Как нет поросенка? Живо в деревню, в колхоз-совхоз, к фермерам, к чертям собачьим, но чтобы мне был румяненький на столе!

Половой был жестоко брошен на пол, но упал удачно, тут же вскочил и убежал. Гид привычно комментировал:

- Это и есть главарь банды, отец питерской мафии Александр Малышев.

Половые парни и половые девки, по терминологии Емельяна, забегали по залу, расставляя закуски. Молодые и не очень кобели беззастенчиво лапали женщин, те повизгивали, но пощечин не было слышно. Только шлепки. Отвязные парни лихо наливали водку в большие граненые стаканы. Малышев встал.

- Братки! Позвольте сказануть речугу. Не за удачу, не за нас с вами и за х... с ними, не за что другое. Мы славно потрудились последнюю неделю. Наши мерседесы и "бомбы" устали. Раскалялись стволы, а мы не краснели. Устало железо, но не мы. И дальше так же неутомимо будем брать и по братски делить. Все на свете - наше! Пусть каждая неделя так проходит, чтобы, как сказал писатель Островский, не было мучительно больно за бесцельно выпущенные пули. Так примем же, братки, за наши идеалы! То есть понятия.

Малышев махом влил в свое луженое горло полный стакан и так бросил об пол, что он растерся от удара в порошок. За ним последовали другие. Звон разбитого стекла заполнил зал.

- Сбитня мне! - заорал бандит.

Братки наливали себе сами, но Малышева лично обслуживала грудастая деваха. Она кинулась ставить перед главарем серебристое ведро с напитком, но наступила на разбитое стекло, неловко повернулась и... Брызнул сбитень на кожаный костюм, залил штаны. Внезапно наступила тишина. Малышев сидел не шелохнувшись, а потом захохотал пьяно:

- А ну плясать, курва!

Половые девки, по той же терминологии Емельяна, находившиеся позади столов, всплеснули руками.

- Пройдись лебедушкой, сударыня, - развеселился главарь.

Девка было двинулась плясать, но Малышев добавил:

- Без опорок, миленькая, босячком! - сказал все так же хохоча.