Брюгхер и Петер, услышав перевод, вытаращились на Емельяна - правильно ли перевел? Правильно. Они, замерев, смотрели как дикие русские сорвали с девки туфельки. Малышев лично наполнил водкой стакан, заставил несчастную выпить и она пошла, изображая танец, по битому стеклу. Каждый шаг отмечался кровавым пятном на полу. Что делают за столь ничтожный проступок! Пройдя "лебедушкой" круг, девица упала.
- Убрать!
Плясунью унесли, все половые бросились мести стекло и кровь смывать. Главарь поднялся снова. Как по команде парни стали наливать в стаканы.
- Еще скажу, братки, о каждом. За каждого из вас поднять стакан граненый. Первый пью сегодня за друга своего, за Берлина. Хоть и нацмен, а спуску не дает своим же. Он в понедельник пристрелил Фильштейна, собаку бешеную, шакала вонючего. Не просто пристрелил, а дал помучиться. Сначала в ноги, после в руки, а уж потом контрольный в яйца...
Братва зареготала дружно.
- ... и лишь затем контрольный в голову его пустую так, что мозги разлетелись. За Андрюху Берлина!
Выпил, вскинул руку со стаканом - сейчас все повторится! - нет, поставил с грохотом на стол. И все так сделали.
Брюгхер глазам не верил. Берлина он знал. И Берлин сейчас в тюрьме, у них в тюрьме, в Германии! Хотя, этот похож...
- Послушай, Емельян, Берлин сидит в Берлине!
Гид лениво переводивший, впервые озадачился. Какой осведомленный немец попался.
- Настоящий Берлин сидит здесь за столом, а кто у вас сидит проверить надо.
Тут встал сам Берлин и сказал:
- Мочил и мочить буду, клянусь своим шестисотым, в натуре.
- Свинья! Где моя свинья? До трех считаю!
Откуда-то в руках Малышева появился пистолет. Злой бандит передернул затвор, схватил за шиворот ближайшего полового и приставил ствол к виску.
- Раз!
Немцы, захваченные зрелищем, уже не слушали Емельяна, инфантильно переводившего:
- Айн.
Гид даже не смотрел вниз.
- Цвайн.
Брюгхер прищурил глаза - сейчас раздастся выстрел. Вместо него неожиданно раздался поросячий визг. Хозяин заведения, держа за заднюю ногу, внес поросенка в зал. Малышев обрадовано бросил несчастного и половой, крестясь и шатаясь, пошел на кухню. С соседнего стола смели посуду на пол и возложили на него детеныша животного. Опять, словно у фокусника, в руках Малышева появился нож, похожий скорее на меч-кладенец. Главарь сказал:
- Я предлагаю, чтобы эту жертву от нашей мафии принес наш брат Артур Кжижевич.
Брюгхер не поверил ушам. Он живо спросил:
- Артура больше нет. Он был застрелен в Будапеште , в одном отеле года два назад.
- Как видишь - жив, - лениво отвечал Емельян, - Там был двойник.
Подозрительный какой-то шваб попался. Начитался Константинова?
Кжижевич ножик взял на ритуальный манер. Со слов Емельяна поросенка перед жрецом придерживали Кумарин и Ефимов.
- Разве тамбовцы теперь вместе с малышевцами? - продолжал удивляться Брюгхер.
Достал совсем. Емельян пожал плечами.
- А что такого? Сходняк есть сходняк. Тут есть и казанские и даже солнцевские. Вчера враги, сегодня друзья. У нас как водки выпьют обнимаются. Потом ещё выпьют - дерутся. Кстати, драка заказана, не беспокойтесь.
Внизу все встали. Артур взмахнул ножом и непрерывно визжавший поросенок умолк.
- Пусть так прольется кровь любого, кто решится встать на пути мафии, - торжественно произнес Кжижевич.
Бандиты дружно подняли стаканы. Подходя к столу с поросенком, подставляли их под нож Артура и в водку капала алая кровь. Когда все стаканы слегка замутились, Малышев произнес в тишине:
- За сказанное! Мы повязаны кровью.
Ватага выпила и дружно с грохотом все поставили стаканы. По мнению Брюгхера после этой дозы бандиты должны были упасть. Пьют полными стаканами по пятому или шестому разу - и стоят! Где предел возможностям русских мафиози? Таких не споишь, не запугаешь. Сами кого хочешь запугают - рожи звериные, рты окровавленные. Поросенка унесли со стола начинять яблоками.
- Кардебалет! Давай кардебалет, - пожелали многие.
Малышев кивнул и из-за печки одна за одной вышли красавицы одетые с напоминанием о русской старине. Кокошник, подобие лифчика и трусиков, длинные красные сапоги. Откуда-то ударила залихватская музыка и девицы стали такое выкаблучивать, что и Кащей бы перекрестился. К концу разудалой мелодии девки лишились последнего стыда и подобия одежды. Именно в таком виде они повели плавный хоровод под какой-то народный напев. Бандиты реагировали по разному. Кто смотрел во все глаза и похлопывал в ладоши, кому-то такие зрелища уже приелись. Когда утихла музыка, несколько человек из первой группы отправились вслед за красными девицами. Вернулись из-за печи через некоторое время раскрасневшимися и вполне довольными. А Малышев поднимал очередной тост: