Банк

– Нетонкий ты, Алексей Павлович, человек. Злопамятный. Тогда у тебя дома?

– Но без девок.

– Какие еще девки? Развратник ты старый. Я ж тебе полчаса как втолковать пытаюсь – Наташка приняла мое предложение. Пока лишь сходить в театр. Но – шажок! Кстати, в институте налоговая объявилась. Копают по-черному. Какой-то Астахов. Не знаешь, часом? Нет? Тогда чао-какао.

Слева, из парка донеслись бодрые выкрики. У того же памятника героям Плевны, где за час до этого нежились парочки, теперь проходил митинг – возле красного знамени ожесточенно жестикулировали десятка полтора человек. Среди них он с удивлением узнал своего соседа по дому – вышедшего в отставку полковника. Милого, улыбчивого человека. С искаженным от возбуждения лицом он яростно размахивал рукописным плакатом «Фюрера Бориску – на рельсы!». Столпившиеся рядом вздымали кулаки, стараясь привлечь внимание прохожих. Но те продолжали идти непрерывным потоком, не останавливаясь и лишь чуть косясь на привычную картину, – у каждого были свои, куда более важные дела. Где-то среди снующего множества людей затерялась сейчас худенькая фигурка, несущая в себе какое-то внезапно обнаруженное, неведомое ему горе.

Максим вошел в зал совета с радостным, исполненным уверенности видом.

– Ну что, отцы командиры, будем из дерьма выбираться? – в предвкушении предстоящего выступления, едва войдя, поинтересовался он.

Но услышал его лишь сидевший в одиночестве у входа круглолицый, с тщательно разложенными по лысине волосками мужчина в вытертом вельветовом пиджаке. Мужчина внимательно разглядывал через лупу разложенные ветхие нотные листы – доктор наук Федор Олегович Шишаев был широко известен в искусствоведческих кругах: на досуге он писал либретто для старинных итальянских опер. В своем увлечении Шишаев продвинулся так далеко, что по воскресеньям вел специальную передачу на телевизионном канале «Культура».

– Максим Юрьевич! При женщинах-то! – не отрываясь от драгоценных страничек, посетовал он. И, не удержавшись, похвастался: – Друзья из Италии прислали. Вещь у нас просто неизвестная. Фантастика!

Что касается оберегаемых им женщин, они вместе с остальными членами ученого совета сгрудились в дальнем углу, где шло какое-то энергичное обсуждение.

– Да что ж он, не мужик? – непривычно возбужденно вопрошал возвышающийся над остальными могучий Григорий Яковлевич Пуринашвили – когда-то знаменитый ватерполист. – Это какое счастье для страны, что у нее президент – прошу прощения у дам – с членом. Наш мормудон и рад бы – а кроме собственной страны, никого другого э… не в состоянии.

– А я согласна с Григорием Яковлевичем! – боясь быть перебитой, выкрикнула кудрявая женщина, в фигуре которой угадывалось прежнее изящество, – заслуженный деятель науки Клавдия Васильевна Шергова. – Зажрались они, вот что я скажу. И это, помянете меня, точка отсчета их конца. Проблем у них настоящих нет, если всей страной уж с полгода обсуждают, имел он ее или не имел.

– Нет уж, давайте не передергивать! – потребовала раскрасневшаяся, задыхающаяся Анна Владимировна Галанина. Расползающаяся талия ее была затянута тоненьким игривым пояском, и поэтому говорить она могла только короткими фразами. Судя по азарту, именно ее предыдущая реплика вызвала реакцию и Пуринашвили, и Шерговой. – С кем он там и что, – Анна Владимировна запунцовела с новой силой, – это не знаю. Но есть ложь под присягой. И тут происходящему иная цена. Нам пока недоступная.

– Что значит – недоступная? Кому? Вы на что намекаете?! – с удивительной остротой отреагировала Шергова.

– Что считала нужным, то и сказала. – В голосе Галаниной моментально пробудилось ответное раздражение.

– А право на частную жизнь уж и в расчет не принимаем? – желчно крикнули от окна. Судя по дребезжащему голосу, спорящие разбудили старейшего члена совета – Николая Павловича Станковича.

– Николай Павлович, господа, только не волнуйтесь, – не в первый раз напомнила находящаяся в гуще возбужденных мэтров науки и улыбающаяся навстречу приближающемуся Максиму Наташа Власова.

На сей раз страсти кипели по поводу романа Клинтона и Моники Левински.

– А, Максим! Ну-ка отчитайтесь! – азартно разглядел Флоровского согнувшийся от замучивших колик в почках доцент Рюмин. – Что в Белом доме говорят по этому поводу?

– Как раз только оттуда! Говорят, пора завязывать, а то в России из-за этого все ученые перессорились. Просто-таки стагнирует наука! – бодро отшутился Максим.

По укоризненному взгляду Наташи, по ставшими отчужденными лицам увидел, что шутка не принята, и оттого обозлился:

– Да что, в самом деле! Других проблем у нас нет? Есть!

– Именно! – поддержал входящий следом Юрий Игнатьевич Мельгунов. – И не какие-то там заокеанские… Прошу рассаживаться, коллеги! – а как раз от нас с вами зависящие. Как сделать, чтоб перестать существовать, а начать, будем говорить, жить. Для того и собрал вас.

И, демонстрируя значимость происходящего, Мельгунов не пошел в президиум, а уселся тут же, среди прочих, за огромным овальным столом, показав Максиму кресло справа от себя.