Банк

– Не мельтеши, дай закончить. Я ведь вашу сделку сразу расшифровал, как узнал, что ты на институт нацелился. С чего бы, спрашивается? Площади банку, я-то знаю, не нужны. И так лишние девать некуда. Стало быть, дает тебе Папа возможность прикупить на дешевые деньги, а потом и перепродать на сторону. Миллиончиков пять на разнице выручишь, вот и навар. Так что подоплека того, что ты здесь мельтешишь, понятна. Только, – он поднял повлажневшее лицо, – я ж, хоть и с хаханьками, но по тебе себя мерил. А теперь у нас за стандарт профессор Вадик Покровский. Все свободные деньги на скупку уходят. Все подряд покупаем. Не холдинг, а барахолка. Потребуется вытащить – разве из такого неликвида без потерь выйдешь? И это стратегия? Знаешь, должно, – на днях одиннадцать процентов акций Ленэнерго за семьдесят миллионов долларов на аукционе купили. Потешил Папа гордость, как брюхо почесал, выиграл наконец аукцион. Поучаствовал в переделе. И что теперь мне, банкиру, с этим делать?

– Палыч, одно скажу: то, что я делаю, это, поверь, банку нужно.

Он готов был сказать больше, но оборвался, уткнувшись в поднятое навстречу недоброе опять лицо.

– М-да, научились мы, перейдя предел, оправдания себе находить. Так что если узнаешь, что огромный банк дал вдруг усадку, о своей роли припомни.

Керзон высвободил неприязненно плечо:

– Ну, прощай… тоже Палыч.

Давно не пребывал Забелин в таком скверном состоянии. В худшем – озлобленным, затравленым даже – бывал. Но нынешнее положение, когда полагаешь, что делаешь единственно верное, но при общении с людьми, мнение которых привычно значимо, не можешь объясниться и оттого ощущаешь себя молчаливо оплеванным, – это было в новинку.

– Алексей Павлович, вы ли? – окликнул его, едва вышел он из здания банка, маслянистый голос.

Из-за ажурной решетки церковного дворика ему кланялась одетая в темное, с напущенным на лоб черным платком и с метелкой в руке Татьяна Анатольевна Решечкина – церковный староста. Три года назад доцент МГУ, кандидат химических наук Решечкина, озаренная идеей реставрации ветхой, развалившейся церквушки – знаменитой церкви Всех Святых на Кулишках, забросила кафедру и в поисках средств на реставрацию начала хождение по банкам. Ходила истово, будто на богомолье, мягкой улыбкой отметая недобрые насмешки. И – кто ищет, тот обрящет – вышла-таки на Второва.

Полагающий себя человеком идеи, Второв, встречаясь с одержимыми людьми, всякий раз загорался, что собирало подле него уйму прожектеров, жадно ждущих денег и порой вопреки здравому смыслу их получающих. Но в случае с Решечкиной тяжело больной, уверовавший в последние годы Второв не ошибся. Тихонькая, робкая вроде бы Татьяна Анатольевна при помощи Забелина, которому Второв поручил курировать строительство, эдаким карманным бульдозером неотвратимо разгребала бесконечные бумажные завалы, доводя непробиваемых чиновников до состояния паники при виде радушно издалека кланяющейся им в пояс женщины. И через два года основатели русской письменности Кирилл и Мефодий со своего постамента наблюдали за обрядом освящения новой церкви.

С тех пор меж Забелиным и церковным старостой утвердилась нежная, с лобызаниями при встречах дружба. Редкий церковный праздник не находил он на своем столе новую просвирку или освященную иконку, которые раз за разом сгребал в нижний ящик. Просвирки погрязший в безбожии вице-президент использовал при стихийных выпивках, когда под рукой не оказывалось другой закуски.

А вот иконки… При виде Решечкиной он со стыдом вспомнил, что так и позабыл их вытащить, когда в прошлом году меняли ему мебель.

– Господи, сколь же не виделись! – умилилась Татьяна Анатольевна. – Зайдите, зайдите. Что покажу-то! Мы ведь новую чудотворную икону достать сподобились.

Удивительное качество – Решечкина говорила "я" только в случаях неудач. При всяком же своем успехе поспешно, с умиленным видом бесконечно произносила «мы».

– Как же это вы так в банке-то? – осторожно посетовала Решечкина. Они шли рядом по разным сторонам решетки, продвигаясь к входу. – Я уж и то посетовала Владимиру-то Викторовичу.

– Так получилось. – В узорчатых воротах Решечкина, перекрестив смущающегося Забелина, троекратно его поцеловала и увлекла за собой.

В полупустой затененной церкви шуршали вениками несколько старушек, одна кидала в тазик сгоревшие свечи – утром здесь проходила служба.

– Вот икона-то, – с восторгом прошептала Решечкина. – А уж как мы ее добивались-то!