Банк страха

Сэм вырос в Бейруте, где его отец в конце 60-х годов возглавлял крупное и активное подразделение ЦРУ. Он был единственным ребенком, а значит, на него одного сыпались искры от развеселой жизни отца. Для Фрэнка Хофмана хорошо провести время — это значило, например, взять десятилетнего сына на прогулку по улице Хамра, зайти в какой-нибудь бар поболтать с завсегдатаями и погоготать, в то время как его сын широко раскрытыми глазами глядел на раздевающуюся танцовщицу-египтянку. Когда в начале 70-х годов отец ушел из Управления после перебранки с центром, стало еще хуже. Фрэнк открыл собственное бюро расследований в Саудовской Аравии, но плохо ладил с местным партнером. Его брак, когда-то счастливый, в конце концов распался. В один прекрасный день, выслушав от Фрэнка характерную для него тираду, Глэдис Хофман собрала свои чемоданы. «Теперь ты можешь обо мне позаботиться, малыш», — сказала она Сэму, и они улетели первым же рейсом. С этого момента отец покатился по наклонной плоскости, впал в раздражительность, стал пить запоями, а сыну с тех пор приходилось так или иначе уворачиваться от обломков его распада.

Вначале, правда, эмоциональный упадок отца даже доставлял Сэму странное удовольствие. В Афинах, где поселился отец, он нашел отделение Антиалкогольного общества, внушил отцу ходить на его собрания и регулярно высылал ему связки книг по самолечению. Он даже убедил его — коротышку и толстяка, известного своей ленью, — ходить в клуб здоровья. Но ничто не помогло. В конце концов Сэм решил, что эта проблема его больше не волнует. Как раз в это время кончилась холодная война, а значит, настал конец всеобщего «запоя», когда ребята из ЦРУ на сорок лет превратили всех своих детей — а фактически и всю нацию — в своих подчиненных. Фрэнку Хофману пришлось заботиться о себе самому. Но конечно, Сэм не мог просто взять и обрезать все нити. Отец и сын были связаны крепко-накрепко, и чем сильнее старались освободиться друг от друга, тем туже затягивались узлы.

Всем, кроме самого Сэма Хофмана, было ясно, что карьера, которую он в конце концов выбрал, — частного финансового детектива, — близка к карьере сотрудника ЦРУ настолько, насколько это вообще возможно, оставаясь вне Управления. Сэм был для своих клиентов чем-то вроде частного шпиона. Он узнавал подробности, никогда не публикуемые в коммерческих справочниках. Он знал, кто из саудовских принцев чист, а кто замарался; кто оплачивает услуги полностью, а кто всякий раз удерживает десять процентов. Он знал, кто из ливанских посредников надежен, а кто может смыться в Бразилию. Он знал, какие арабские банки были настоящими, а какие существовали только на бумаге. Короче, он знал, как делают бизнес в стране лжецов.

Сэм представлял особую ценность еще и потому, что, с подозрением относясь ко многим арабам, питал глубокую привязанность к этому народу и его культуре. Еще мальчиком в Бейруте он испытал первые радости — от добрых рук своей марокканской няни, от пикников в ливанских горах с приятелями отца, от незабываемых детских отношений — полудружбы, полуборьбы — со школьными друзьями-арабами. Он любил арабов за кротость нрава, крепость дружбы, умение посмеяться над собой за общим столом, даже за неистовость их вражды. Словно расчесывая какой-то зуд, он увлекался арабскими политическими интригами, так же как некоторые увлекаются бейсбольной статистикой. Ему не нужно было ни у кого спрашивать, кто считается главными кандидатами в президенты среди ливанских христиан-маронитов и что о них думают лидеры мусульман-друзов; он знал, какие лондонские газеты читает тот или иной саудовский принц и почему. Он любил арабов, и в этом была часть его проблемы: если бы они нравились ему меньше, его так не волновали бы жестокость и коррупция, в которой они погрязли, — наплевать и забыть! Он же, приобретя независимость, стал впутываться в их дела, причем цинизм и идеализм переплелись в нем так сильно, что стали неразрывны.

Вначале Сэм Хофман пошел по традиционному пути. Закончив колледж, он стал работать в одном из крупных нью-йоркских банков в отделе частных вкладов. Поскольку он говорил по-арабски, а его отец вообще, казалось, был знаком со всеми арабскими принцами и гангстерами, в банке решили, что молодой Хофман должен вести дела клиентов из стран Персидского залива. Это вообще была золотая жила, а особенно для детей американских служащих за границей. Дочь одного из послов учредила в Женеве частный банк для молодых женщин из Саудовской Аравии и Кувейта, через который проходили сотни миллионов долларов. Другой женевский частный банкир «из хорошей семьи» вел ровно пять счетов, на каждом из которых было больше пятисот миллионов долларов. Куда бы он ни ходил — в кино, на теннисный корт, на обед, — он не расставался с телефоном сотовой связи; его номер знали только пять клиентов, и по звонку любого из них он немедленно мчался в аэропорт.