– Бу сделано! – Парень лихачески развернулся, имитируя строевой шаг, двинулся из «железки», но как только дверь приоткрылась, воровато оглянулся, словно ростом меньше стал, сжался весь, посеменил к «фургону», открыл «ящик», выдернул сумку, вытащил одну из курток, что поздоровее, надел на себя, утер рукавом нос и упруго-пьяной походкой направился к сложенным из декоративного кирпича воротам, на макушке которых красовалась надпись: «Лазурный берег».
– Во артист, а? Прямо этот, ну как его…
– Кио, – откликнулся Батя.
– Кио? А кто это?
– Иллюзионист.
– Клоун, что ли?
– Навроде.
– Не, я про этого… Про Смоктуновского. – Похоже, это была единственная фамилия, которую смог вспомнить двадцатитрехлетний парень. – Он здорово этих, барыг, играл. Скажи, Геннадьич? – обернулся он за поддержкой к Грешилову, как к признанному грамотею.
– Ага. «Все говорят – нет правды на земле. Но правды нет и выше. Для меня так это ясно, как простая гамма…» – процитировал тот на память.
– Точно, это из кино. Там еще про рыцаря, что жадный был, как сто банкиров, все золото копил втихаря…
– Это другая история… «Да! Если бы все слезы, кровь и пот, пролитые за все, что здесь хранится, из недр земных бы выступили вдруг, то был бы вновь потоп – я захлебнулся б в моих подвалах верных». Да… – раздумчиво повторил Греши-лов. – Совсем другая история…
– А по мне – все они одним миром мазаны, – подытожил боец. – Кончать всех надо. Пока они нас не кончили.
Назар еще днем почуял муторную пустоту где-то под ложечкой. Вот леший их всех забодай! Ведь знал же – добром не кончится! А выходит – сам лихо назвал.
Теперь – расхлебывать.
Свечерело скоро. Еще часа в три Назаренко выцепил из каталажки ханурика, повязанного прошлой субботой по мелкому воровству, сказал просто и без затей:
– Слухай меня внимательно, Кащеич. У тебя отсюда два пути – или в казенный дом попылишь, к Хозяину…
– Дак за блок сигарет…
– За блок не за блок… Состав преступления – кража – налицо. И статья соответственная. Считай, что вырос по статусу – то все бродяжкой уходил, теперь – вором пойдешь, самая что ни на есть законная масть. – Назаренко явно издевался. Ханурик-доходяга никак ни под какую масть, окромя шушеры, не писался.
Доходяга просительно поднял глаза. Дать ему милицейскому начальнику было просто нечего; желания его были просты и сиюминутны – покурить и, если счастья привалит, нажраться от пуза, а все мечты заключались в одном: вылезти из каталажки и с грехом пополам дождаться в каком-нибудь недостроенном домище тепла, лета… Лето – оно здесь хлебное, халявное… А там – вольница… Нет, Кащеич не был бомжем в принятом смысле этого слова: он по лету калымил на здешних стройках, помогал богатым хозяевам по сезону убирать урожаи всего, что произрастало на богатых черноземах, и даже умудрялся присоседиваться то к одной, то к другой вдовой казачке. Впрочем, со временем, и самым недолгим, бывал бит и выгнан: хозяйскую горилку и иные припасы изничтожал с серьезностью, порешив, что уже и «прописался», переходил на продажу налево предметов мелкого домашнего скарба, а что главное – мужчинские свои обязанности выполнял совсем не ретиво и даже слабехонько… После мордобоя Кащеич какое-то время слонялся по станицам побережья, пока снова не приживался… Свои неудачи «зажить, как люди», перераставшие в горькое пьянство, он завсегда объяснял просто: «Да кто ж на таких ведьм на трезвяк полезет?»
Время от времени какому-нибудь из начальников отделений он надоедал настолько (скандалы брошенные бабы поднимали нешуточные, с письменными заявами о покражах и требованиями «посадить и искоренить!»), что его пытались отослать на год-другой на перевоспитание, тем более по трезвяни бывал он мужик хитрый и вороватый. А теперь вот достал-таки Назаренко: тот полагал его «слить» к чертовой бабушке по этапу, да тема пришла… Ну и ладно. Надоест – «слить» завсегда можно…
– Это один путь. – Назаренко не торопясь закурил, поймал страждущий взгляд Кащеича, кинул ему сигарету и спички. – Второй… Короче: в «Лазурный берег» спортсмены заехали. Тебе нужно пойти и нарваться.
– На здиздюлину?
– Именно. То ли умыкни что, то ли пристань к кому – не мне тебя учить, а пусть морду тебе поправят…
– Так спортсмены те могут так поправить, что…
– А ну заткнись! Не то я тебе щас почище тех мастеров все обеспечу в лучшей форме и не отходя от кассы!.. Или – не уверен?
– Да кто ж в вас, начальник, не уверен? Если кто и был – так те червей давно кормят…
– То-то. Короче: пойдешь, получишь по морде и гуляй! Ни дела, ни протокола о твоей кражонке… Тебе что, шнобель никогда не квасили?
– Как же… – Кащеич даже утерся рукавом, шмыгнул носом… – А только бумаги те, что по сигаретам, на меня уже составлены, так как быть-то? – Мужик скроил на хитровато-испитом лице выражение, как у полного недоумка, чем и завел Назаренко.
– Бумаги? Я здесь хозяин, понял? Я! – Одним махом он выхватил из стола протоколы и показания на Кащеича, порвал всю кипу начетверо и сунул в ведро. – Вот он, твой протокол гребаный, плавает. Слово мое крепко!