Банкир

Ноги «спортсменов» были обуты в ботинки на каучуковой подошве. Первый прошел совершенно бесшумно в так же бесшумно открытую дверь, поднял руку с зажатым в ней оружием на уровень плеча и… Хлопок был не слышнее щелчка пальцами. На фоне шумов в игре – и вовсе незаметен. Пуля попала в висок, голова Михайлова чуть дернулась и безвольно сникла. Мутнеющие глаза продолжали смотреть на экран. Бегунок-рыцарь застыл перед препятствием и рухнул в пропасть… По экрану помчалась тяжелая анфилада комнат, послышался сумасшедший истерический хохот исполненных смертельного отчаяния людей, скрытых за масками, а фигура в белом саване и в маске «Красной Смерти» неумолимо шествовала в королевскую залу… Куранты начали бить…

«Спортсмены» некоторое время смотрели на картинку, потом один кивнул на дверь в соседнюю комнату. Мужчина подкрался к ней, толкнул, дверь медленно отворилась… Вошел стволом вперед и исчез в темноте… Второй потоптался, шагнул следом…

Часы продолжали бить, пока с окончательным, двенадцатым ударом замок на экране окрасился кроваво-красным и не полетел в тартарары…

Володя Савосин вышел из спальни, отер лезвия ножей, бросил взгляд на неподвижно сидящую перед экраном фигуру Михайлова, подхватил баульчик с оружием, аккуратно, почти ползком добрался до стола, стараясь, чтобы его тело ни разу не оказалось напротив окна, быстро набрал код ввода в систему и одним нажатием направил в пространство обусловленный сигнал, означающий одно:

«Тревога!»

Быстро прошел в ванную: здесь, по европейской моде, было небольшое оконце.

Открыл, осмотрелся: никого. Этих ребят подвело высокомерие: они решили, что именно здесь и именно сейчас никого круче и профессиональнее их просто нет.

Впрочем, их самих подвело то же самое, поэтому Михайлова больше нет в живых. В его гибели Володя корил бы прежде всего себя, если бы у него было на это время.

Действуй!

Он вернулся, закрыл «ноутбук», забросил его в сумку, снова возвратился в ванную, затаился на секунду, держа оружие на изготовку, легко прыгнул в оконце и растворился в снежной вечерней мгле.

* * *

Кащеич был в превосходном расположении духа. Принятый стакан водяры после почти двухнедельного вынужденного воздержания, натощак, подошел сразу, и не просто подошел – прижился, как родной, рождая какую-то блаженную любовь и к этому менту, сидящему за рулем, и к окружающему миру, и ко всем на свете. Падал снежок, жизнь показалась вдруг Кащеичу такой же чистой и светлой; а полная нескладуха случается всегда и повсеместно только потому, что люди злятся и завистничают друг на дружку, вместо того чтобы… Что должно быть «чтобы», он додумать не успел.

– Приехали. – Капитан остановил машину как раз за пансионатом. – Я буду у передней калитки. Вроде как по какой надобности приехал. Ты пришел, получил по морде, заорал. Все. Дальше – мое дело. Все понял?

– А чего тут недопонимать-то? – искренне удивился Кащеич.

– Ну и пошел!

– Начальник…

– Ну?

– Мне бы это… Пятьдесят грамм, для храбрости…

– Перебьешься. Потом.

– Да как – потом?! А если бугаи те мне последние зубья повышибают? Я уж тогда не смогу…

– Жрать, может, и не сможешь, а водку… Водки выпьешь, как дитенок молоко! – осклабился Назаренко.

– Начальник… А все же надо – для достоверности… А то выветрилось же все!

Назаренко с шумом вдохнул в себя воздух. И прямь… Чего раньше времени этих разрядников настораживать? Лицо его просветлело: из глубины бардачка извлек невесть с каких времен заныканную там бутылку мутного яблочного самогона. Возил: самому такое пойло пить было в падлу, а вылить… Чего ж это добро зря выливать, мабуть, пригодится… Вот и пригодилось.

– Держи, – царственным жестом подал он емкость Кащеичу. Тот заскорузлыми ногтями вытянул пробку – по салону поплыл густой запах яблочной сивухи. – Глотай, что ли, не тяни! Не сблюешь?

– Да что я, басурманин чи нехристь какой? – Кащеич бережно обнял бутылку ладонями, заглотал…

– Хорош! – оторвал его капитан, плеснул из той же бутылки на облезлую куртку бродяги. Снова втянул воздух. – Вот теперь учуют, еще как учуют… Иди уже, – и вытолкнул оборванца из машины.

– Премного благодарны, начальник, – икнул тот. – А закусить бы сигареткой, а?

– Вот у спортсменов и стрельнешь…

Захлопнул дверцу, подождал, пока Кащеич скроется за калиткой, сморщил нос… Ему показалось, что после этого доходяги в салоне остался не только запах дешевой сивухи, но и что-то еще от неуюта, неустроенности, полного жизненного разложения и непорядка – всего, что Назаренко терпеть не мог, что казалось ему не только противным и липким, но и заразным… Он приоткрыл дверцу, отбросил подальше от себя, на заднее сиденье, бутылку с яблочной сивухой, предварительно не забыв тщательно притереть пробку – не пропадать же добру, авось еще сгодится, – вытащил из внутреннего кармана плоскую фляжку «Смирновской», сделал несколько глотков, закурил ароматный «Кэмел» и уже во вполне размеренном расположении духа тронул машину вокруг базы, к парадной калитке. Теперь оставалось подождать вопля этого недоноска, а там… А там – жизнь покажет.