По сути – ничего не прояснив… Да и долго его еще будут сосунком считать эти динозавры? Мысль, пришедшая Саше Шмакову, ему самому показалась изящной и озорной. Приняв вид самый приблатненный, он направился к автомобилям. Вытащил гвоздик и стал самозабвенно ковыряться в замке.
– Эй, малый, тебе чего? – Вылезший из здания опухший охранник, по виду – из местных вольномобилизованных, по знакомству пристроившийся на очень непыльную работенку, как положено, в пятнистом хэбэ, тупо уставился на Шмакова.
– Да вот, хочу яблок наесться от пуза, – ответил тот. – А Ташкент, по слухам, город хлебный…
Охранник несколько раз кряду лупанул круглыми глазами, пытаясь переварить «дурочку», не переварил, вытащил дубинку и, вольготно помахивая, направился к парню:
– Щас я тебя переправлю в Ташкент… Этим… Самоходом…
Шмаков улыбнулся змеисто, почувствовал внезапно, вдруг какую-то необъяснимую ярость к этому обожравшемуся курюку… Пока они с пацанами загибались в Чечне, этот тут рыло наедал на хозяйских харчах, трахал заезжих девок табунами, винцо квасил в удовольствие… Не утруждая себя ни пахотой, ни жатвой… Ну, сука…
Охранник приблизился, улыбнулся недобро, представляя, как сейчас протянет этого приблатненного шпанюгу по ребрам, а потом настучит по почкам… Месяц ссать кровью будет, паскуда…
Но подойти он не успел. Шмаков сорвался с места, будто бешеный, растопыренными пальцами жестко ударил увальня по глазам, тут же – мыском в пах, еще, еще… Охранник рухнул навзничь. Шмаков подобрал палку и методично превратил лицо охранника в единообразное кровавое месиво, повторяя сквозь зубы:
«Сука… Сука… Сука…»
За схваткой наблюдали два молчаливых парня, скрытых тонированными стеклами парадного входа. Один процедил сквозь зубы:
– Пора кончать это… побоище…
Второй, постарше, только кивнул.
Саша Шмаков тем временем разогнулся, прикурил дрожащей рукой сигарету – было почему-то противно и жутко… Хотелось завыть длинно, горько, будто волку… В три затяжки он высмолил сигарету, подобрал какую-то железяку и решительно двинулся к машине.
– Далеко спешишь? – окликнул его появившийся из-за дверей худощавый парень.
Шмаков развернулся резко, оскалился:
– В Ташкент! Город хлебный! – Кивнул на лежащего в крови охранника:
– Этот уже поинтересовался… – Молча, с железякой наперевес, двинулся к худощавому…
Вдруг – словно запнулся обо что-то, чуть приподнялся на носки и рухнул ничком в грязный снег. На лбу образовалось аккуратное отверстие.
– В Ташкент – так в Ташкент… – пожал плечами худощавый. Он выстрелил навскидку, не целясь, из длинного пистолета с глушителем, попал сразу, но на лице не отразилось никаких эмоций: ни «мандража» от убийства человека, ни гордости за мастерский выстрел. Так же равнодушно он подошел к лежащему на спине охраннику и, почти не двинув опущенной рукой с оружием, снова спустил курок.
– До кучи, – равнодушно констатировал он. – На том свете договорите, братишки… – Обернулся к двери, крикнул:
– Кромвель, вали сюда… Порядок наводить будем.
Глава 38
– Круты, как поросячьи хвосты! – сплюнул Серега Рыбаков втискиваясь в палаточку.
– Что-то ты грозен… – хмыкнул Батя. – Не прокололся?
– Кабы прокололся – уже бы на «перо» нанизали…
– Шустрые ребята?
– Не то слово. Стылые. Этаким человека «чикнуть» – как два пальца обмочить. Наши отморозки рядом с ними – просто романтики, ходить им конем!
– Ты по существу давай… Работа у них такая?
– У всех работа такая, а только… Короче – подгреб я к ним, они как раз с ужина уходили, базар развел: дескать, куртки – новье, пакистанская шерсть, тьфу, кожа… А эти – смотрят, как сквозь меня, ни интересу в глазах, ни движения на лицах, будто не люди – манекены! Ты знаешь, Батя, я парниша не из трусливых и такую падаль вязал – хуже нелюди, а эти… Короче, ощущение такое, будто с роботами общаешься, яйца куда-то в пятки уходят и не страх даже чувствуешь, а какую-то истому холодную… Будто щас раз – и не будете тебя, ни на этом свете, ни на том…
– Рыба, да ты прямо поэт стал, – снова хмыкнул Батя. – Ты мне личный состав не деморализуй, ты дело говори…
– А я дело и говорю: мочить их надо, мать их, вот и все подходы…
– Так по чью душу они приехали?
– Видать, того паренька, что с девкой в койке кувыркается… Вот щас я с ним местами не поменялся бы и за «арбуз»[3]
… А вооще – им живая душа – вроде куска мяса на разделочном столе… Если знают они что вообще про душу…– Хорош лирику разводить, карась хренов! – прикрикнул на этот раз Батя. – Что конкретно предлагаешь?