Банкир

…И сей град Большой Китеж невидим стал и оберегаем рукою Божию, – так под конец века нашего многомятежного и слез достойного покрыл Господь тот град дланию Своею. И стал он невидим по молению и по прошению тех, кто достойно и праведно к нему припадает.

Слава в Троице славимому Богу и Пречистой Его Богоматери, соблюдающей и хранящей место оно, и всем святым. Аминь».

…И снова – шум леса. Я шел по тропке, и видел впереди серебристые воды лесного озерка, и слышал шорох осоки… Лес просыпался, предчувствуя солнышко, и капли падали с высоких золотистых сосен, переливаясь живой влагой, будто дивные самоцветы… И каждая – звучала…

«…кто достойно и праведно к нему припадает…» Открываю глаза и сажусь на постели. Дождевые капли косо расчерчивают синие сумерки за окном, на миг вспыхивая в люминесцентном свете полустанков мелкой алмазной россыпью.

Глава 47

– Тебе опять снился Грааль? – Лена тоже проснулась и смотрит на меня встревоженно.

– А что, похоже?

– Ты выглядишь жутко уставшим. Ты вообще-то спал?

– Да…

– Как-то неуверенно ты об этом.

– …Если это можно считать сном. Всю ночь бродил.

– Где?

– Если бы я знал! Вообще-то в психиатрии это именуется термином «сизифовы сновидения».

– Какие?

– Сизифовы. В греческих мифах такой герой был. Боги его осудили…

Выражаясь по-нашему, на вечные исправительные работы. Вполне каторжные.

– А, вспомнила! Он вкатывал в гору тяжеленный камень, и, когда почти достигал вершины, камень тот срывался обратно. И нужно было все начинать сначала. И так – без конца… Слушай, но ведь ты же Дор. а не Сизиф! Зачем тебе бульники ворочать? Даже в снах?

Пожимаю плечами. Вообще-то, что такое сновидения, пока неизвестно. И вряд ли это когда-нибудь станет известно достоверно. Человеческая психика слишком надежно защищена от постороннего вмешательства, и ни один экстрасенс, психиатр, кришнаит, провидец – никто не может «залезть в душу» без внутреннего согласия индивида. Сновидение, как переживание, анализ событий, явлений, образов, идей… Древние полагали, что во сне душа выходит из тела и бродит и в иных землях, и в иных мирах… Ученые мудрят: одни уже «замерили» вес души, другие – ее особое свечение в разных состояниях. Но тайна и загадка – остаются… И – было в моем – сне что-то важное, очень важное…

– А ты возьми и прекрати, – произносит девушка.

– Что? – не сразу врубаюсь я.

– Брось этот камень. Сизиф был просто тупой: зачем ему было снова тащиться на эту хренову гору? Взял бы – и плюнул. И – жил бы в свое удовольствие. Гулял по просторам. В воде бы плескался. Кайф!

– В Лете?

– Почему? Можно и в зиме! Может, ему на лыжах понравилось бы кататься. Да и снег под солнцем – это изумительно!..

– В том-то и беда – мужик этот, Сизиф, царь Коринфа, был осужден на вечный труд не за что-нибудь, а за оскорбление величия олимпийских богов…

– Короче – политический: пионера в жопу клюнул. Диссидент.

– Ну вроде того. И наказание отбывал потому не где-нибудь, а в Аиде, подземном царстве. Души умерших по прибытии туда пили из Леты воду…

– Вспомнила. Река. По ней еще Харон на лодке плавал… «Соединяет берега седой паромщик…» – пропела девушка.

– Ага. Только билет прописывает – в один конец. «One way ticket…» Души умерших пили воду и забывали и свою прошлую жизнь, и свои заслуги. И о них все забывали.

– Поговорка же есть: канул в Лету.

– Ну. Так что разобраться, за каким рожном было вкатывать этот камень в гору, бедному Сизифу было просто невозможно: ретроградная амнезия.

– Погоди, Дор! Но ты-то все вспомнил!

– Пока – без толку. Я не знаю, почему…

– …на тебя накатили этот «камень»?

– Ага.

– А давай вспоминать вместе. Может быть, то, к чему ты привык или просто не придаешь значения, мне покажется важным?

– Может быть.

– Исповедуйтесь, сын мой. Снимите камень с вашей души, – низким баритоном, сложив руки на груди, торжественно провозгласила Ленка.

– Попытаюсь.

– Ведь что-то же от тебя им нужно!

– Вот и я так думаю. Но, как говорят французы, даже первая красавица Франции не может дать больше, чем у нее есть.

– А ты и не похож на первую красавицу.

– Зато ты – похожа!..

– …Погоди… не так… – Она повернулась ко мне спиной, прогнулась упруго и гибко, и я утонул в ее горячей влаге, как в море…

А за окном неслись, косо расчерчивая синий вечер, блестящие капли дождя…

Дождь за окном постепенно превратился в снег. Герман чувствовал себя разбитым, уставшим. Смертельно уставшим. Такого с ним давно не случалось. Но бодрствовал он уже третьи сутки, нервное напряжение было колоссальным…

Сидеть со стаканом, притаренным к стене, было дело тухлое. Поезд трясло, на стыках громыхало, и если он и слышал отдельные слова, то не понимал не только смысла разговора, он не понимал даже смысла отдельных слов. Тяжкое отупение – и больше ничего.