Банкир

Глянула на часы, секунду подумала:

– И – еще звоночек.

Автоматический набор пропел все семь цифр.

– Гусик? Дай-ка мне самого. Ничего, побеспокой… Владимир Маркович?..

Галя… Да понимаю, что баня – святое, а делишки не ждут… Тут закавыка маленькая… Ровно на пол-«лимона» «зелени»… На пару дней. Когда? Сейчас!

Владимир Маркович, какие вопросы? Как говорят одесские французы – не делайте мне улыбку, делайте мне дело… То, что ты – натуральный налетчик, я знаю с детства, но десять процентов в сутки – это не процент, это счетчик!.. Семь – ближе к истине, а вот пять – будет в самый раз… Владимир Маркович, на голом месте пятьдесят «косых» поднимаешь, и это ты называешь «плохой бизнес»? Сам понимаешь, охота пуще неволи… Как какая охота? Знамо дело, царская. У нас что – другая бывает? Через час у тебя. Целую нежно.

Вострякова встала из-за стола:

– Вот и славно. «Стрелка» с бойцами невидимого фронта освобождения Курдистана у нас через два часа, на все про все – успеваем, если поторопимся.

Подробности обговорим по дороге.

* * *

Лена была в смятении. Мучительно хотелось закурить; она встала, оглянулась на глазок в двери и показала ему язык. Завернулась в простыню, встала, взяла пачку сигарет со стола, распечатала, вытащила сигарету, чиркнула кремнем зажигалки и – замерла, так и не коснувшись пламенем ее кончика. А вдруг они что-то подмешали в табак?..

Обессиленно уселась на кушетку, подумала немного… А зачем? Зачем им что-то туда подмешивать, если она и так полностью в их власти… Она прекрасно осознавала, что никаких пыток она просто не выдержит, боялась жутко… Но…

Ее, как ни странно, теперь успокаивала мысль, что Сережа пропал, что его не достали… Ей почему-то казалось, что, пока не достанут его, и ей не причинят зла… И еще… Еще она знала почти наверняка, что небезразлична ему, что…

Или… Или – ей это только показалось?..

Ни о чем уже не думая, она чиркнула кремнем и пыхнула сигаретой. Если так – то все равно… Пусть… Теперь она плакала, словно о чем-то ушедшем, не сбывшемся, или о своем детстве, или об отце, или о собачке Ладе, попавшей под колеса грузовика, когда ей самой-то было лет шесть, или Бог еще знает о чем…

Говорят ведь: не родись красивой, родись счастливой… А она никогда и не считала себя красавицей… Кем ее только не обзывали, особенно в возрасте «гадких утят»: и «журавлем в юбке», и «целкой-недотрогой», а пацаны-погодки дразнили: «Эй, девушка, что это у вас за две нитки болтаются?..» Потом делали круглые глаза и добавляли как бы удивленно:

«Так это ноги?!» Под восторженное ржание крашеных давалок и презрительные плевки вслед «мамкиной целке»…

Все изменилось за год. Она уехала в Москву, в медучилище, а когда вернулась в Покровск – взрослой, шестнадцатилетней красавицей, словно шагнувшей с обложки иноземного журнала в патриархально-пьяную жизнь райцентрика, – у ее бывших одноклассников только что челюсти не поотпадали… К ней стал клеиться главный местный братан со странной кличкой Ящур; у Лены тогда хватило ума представиться подружкой крутого московского парня, и Ящур отлез мгновенно. Зато пошли про нее слухи, один горше другого; бабы глядели осуждающе и злорадно, девки, которые перетрахались со всеми племенными и сутулыми «жеребцами» городка, обзывали ее «позорной шлюхой»: они-де чистые бляди, они – по симпатии, а эта длинноногая – за деньги! Иначе – откуда у нее такой крутой прикид?

А «крутой прикид» Ленка честно заработала, дежуря у постели больной старушки Вероники Павловны Кривцовой; сын ее занимался бизнесом в каком-то кооперативе, платил очень неплохо; на все домогательства нестарого еще и довольно спортивного мужчины она ответила отрицательно и однозначно, а Вероника Павловна, смертельно больная и не подозревавшая об этом – боли снимал наркотик, – полагала, что Лена – невеста сына, радовалась, что ее «беспутный кот» наконец-то решил жениться, и строила планы, как будет нянчить внуков… Умерла она тоже на руках у Лены…

…А в конце того каникулярного лета она просто-напросто влюбилась в парня. Вернее – это он влюбился в нее, а девочка так устала уже от завистливых или осуждающих пересудов, что внимание видного паренька ей было просто необходимо… Ему она и отдалась вечером после купания в реке Стремне, спокойно и нежно… Парень, кажется, был потрясен тем, что подруга оказалась девственницей, сиял от гордости, как чайный самовар, немедля растрезвонил об этом всему городу; ему не поверили, а он во всеуслышание объявил Одинцову своей невестой. Тут уже подключились и ее родители, а ей настолько наскучила вся эта местечковая возня, что она, сославшись на необходимость наверстать какие-то не сданные ею курсы в училище, укатила в Москву за две недели до начала учебы… И еще через неделю познакомилась с Галей Востряковой и ее мужем, Алексеем Тишайшим…