Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Наконец, третий сохранившийся в архиве Третьего отделения список, составленный в 1867 году, включал 81 заимодавца[139]. Он уникален тем, что в нем указаны вероисповедание кредиторов, их возраст и домашний адрес, а также сведения об их поведении и характере. В отличие от предыдущих списков в нем фигурируют 23 женщины (38 %): это связано либо с тем, что после финансовой либерализации 1860-х годов женщины стали активнее заниматься кредитованием, либо с тем, что участники расследования 1859 года старались не преследовать женщин. Из 64 кредиторов, чье вероисповедание указано, 39 были православными (а если судить по именам, то еще не менее восьми), 10 – лютеранами, восемь – евреями, четверо – католиками, двое – представителями реформатской церкви и один – старообрядцем. Таким образом, по крайней мере в том, что касается 1860-х годов, нельзя утверждать, что среди кредиторов было непропорционально много представителей какого-либо этнического или религиозного меньшинства, поскольку не менее 58 % данной группы составляли православные. Что касается возраста кредиторов, то 82 % из их числа были старше 28 лет и младше 51 года при среднем возрасте 39 лет. Лишь трем кредиторам было больше 60, из чего следует, что стереотипный образ пожилого скупого ростовщика в реальной жизни встречался редко. Примечательно и то, что лишь один кредитор из этого списка был и в списках 1859 года: судя по всему, карьера тех заимодавцев, которые привлекали к себе внимание Третьего отделения, не продолжалась более семи лет.

Помимо статистических данных, списки кредиторов, составленные в Третьем отделении, содержат и сведения об их поведении и моральном облике. Они состояли из нескольких элементов. Одним из них была «благонадежность» кредиторов, в контексте России XIX века обычно означавшая политическую лояльность, но в данном случае, должно быть, подразумевала и готовность кредиторов сотрудничать с полицией. Из 81 кредитора, числящегося в списке 1867 года, «благонадежными» были названы семь, включая попавшего и в список 1859 года ювелира Карла-Георга Фалька, уличенного в 1853 году в подлоге и помещенного под постоянный полицейский надзор, но в дальнейшем признанного лицом «поведения во всех отношениях отличного и благонадежного». В отношении десяти из 81 кредитора было сказано, что они замечены в незаконных занятиях. Сюда входили жалобы со стороны заемщиков, готовность принимать краденое в качестве заклада, участие в «грязных спекуляциях», принадлежность к числу аферистов, хищение закладов, а мещанин Василий Стабровский даже был известен как вор-карманник. Мещанин Александр Англин занимался тем, что немедленно перезакладывал доверенный ему же заклад у других заимодавцев. Как отмечалось в списке, четыре кредитора либо собирались выйти из дела, либо были слишком бедны для того, чтобы заниматься кредитованием, используя свой собственный капитал.

Наконец, значение имела и личная жизнь кредиторов. Наличие родственников, тоже занимавшихся кредитованием, рассматривалось как минус, в то время как наличие собственной семьи или владение собственностью, по-видимому, считалось плюсом: например, у дворянки Ювалии Барановской были сын и дочь, а два кредитора были домовладельцами. Согласно другому списку процентщиков, составленному в 1866 году, купец Борис Захаров проживал с любовницей, некто Миллер имел семью, а купец Кон был женат[140]. У отставных чиновников Штейна и Кузьмина были хорошо обставленные квартиры, но скверная деловая репутация. Таким образом, этот интерес к личности кредиторов – параллельно которому проводилось аналогичное расследование в отношении должников, отправленных ими в тюрьму, – служил тому, чтобы обосновать допустимость рыночных сделок с моральной точки зрения, используя такие качества, как личная «благонадежность», непричастность к правонарушениям и примерное поведение.