Баночка с бриллиантами

«Пиво! Это то, что надо! Ура! Как это оно осталось?» – недоумевал Виталий Александрович, – «Инка не заметила, что ли?»

Жена Ежикова любила заложить за воротник. И закладывала она с завидной регулярностью, причем, останавливалась, только тогда, когда опустошала все бутылки со спиртным в доме. За ней нужен был глаз да глаз. И этими глазами была теща. Уже за одно это Ежиков тещу уважал, да что там любил ее нежно.

«Да-а-а! пусть, пусть Варвара Петровна Инку пасет! А то, скоро в квартире совсем нечего выпить будет. А мне без горючего никак нельзя, у меня работа тяжелая», – думал Виталий Александрович. Он и сам не заметил, как пиво плавно перетекло из бутылки прямо в желудок. Все два литра.

Ежиков думал о том, что сегодня вечером он все же улетит в Сочи и там оторвется, а если получится, то и вовсе будет жить один, ну то есть абсолютно один, целых полгода. Он чувствовал свою ответственность и значимость перед страной, перед народом и президентом. Еще бы: строить предстояло Олимпийский объект.

Он улетел бы три дня назад, но, кассирша – сволочь, не объяснила, что лететь предстоит из Шереметьево, и отправила Виталия Александровича в Домодедово. Пока Ежиков сообразил, что к чему, куда ехать, самолет уже улетел в город у моря. Билет был сдан, куплен новый, но пришлось еще целых три дня терпеть эту адову семейку.

– Виталий, ты что не спишь? – заспанная теща в халате, крадучись, вошла на кухню. Было три часа ночи.

– Попить вышел, – буркнул Ежиков, – а Вы, что не спите? Плохо себя чувствуете?

Теща не ответила, только поджала губы. У Варвары Петровны, как и у Инны, постоянно что-то болело: то нога, то рука, то сердце. Особенно сильно болело, когда, по мнению тещи, ей уделяли недостаточно внимания. Сейчас внимания явно не хватало.

Ежиков отвернулся к окну, демонстративно налил воды прямо из-под крана и стал ее мрачно пить, сначала один стакан, потом – второй. Вода не лезла, но Виталий Александрович упрямо пил, кашлял, крякал, и продолжал пить. Он ждал, когда теща уйдет в свою комнату.

Варвара Петровна не уходила, она тоже тихонько подкашливала и вздыхала, давая о себе знать. Постояв так минут пять, теща поняла, что «этому дураку» все равно на нее наплевать, развернулась на сто восемьдесят градусов, и молча, грустно, подволакивая сразу обе ноги, поплелась к себе.

Ежиков шумно выдохнул. Он постоял еще пару минут у окна и вернулся в комнату. Пиво подействовало как нельзя лучше, Виталий Александрович юркнул под одеяло и положил руку жене на грудь. Инка яростно пнула мужа пониже пояса.

– Как всегда у тебя одни пошлости на уме! Лучше б слова какие нежные сказал, – пробормотала она сквозь сон.

Ежиков охнул и согнулся, однако, сквозь нахлынувшие слезы прошипел на автомате:

– Инночка, солнышко! – это была его любимая фраза. Ежиков задумался и добавил, – все хорошо, – перевернулся и заснул мертвецким сном.

Пробуждение было тяжелым. Ежикова мяли, били, кидали в него какими-то непонятными предметами.

«Меня пытают!» – было его первой мыслью, – «Это за брюликами пришли. Черт, а я и не спрятал их. Так и валяются в тряпке на балконе».

Виталий Александрович медленно и с ужасом приоткрыл левый глаз. Очень хотелось открыть и правый, но он не открывался.

«Уже покалечили», – мрачно констатировал Ежиков, пытаясь разглядеть обидчиков, но увидел лишь Леночку.

– Папка проснулся! Ура! Ты, пап, спишь долго, уже семь часов, вставай, давай! – дочка обкладывала отца игрушками, подушками и кукольной посудой. На груди у Ежикова стояла сковородка – Леночка жарила яичницу для кукол.

– Лена, что со мной? Где мама? – Виталий Александрович попытался встать, но не смог. Глаз тоже не открывался.

– Ты, папуль, упал, ударился, я тебе глазик полечила, заклеила его пластырем, ноги забинтовала. Полежи, отдохни, – хитро улыбнувшись, доложила дочка, – а мама в моей комнате спит, а бабушка, – Лена сделала большие глаза, – сказала дедушке утром, что ты – пьяница.

– Сама она! – взревел Ежиков, странно дернулся и сел в кровати, сорвал пластырь с глаза вместе с бровью и увидел, что ноги его связаны тремя шарфами.

Он дрыгал ногами, пока шарфы не развязались. Виталий Александрович вскочил, больно ударился мизинцем ноги о ножку кровати и завертелся, как «волчок». Минут через пять, Ежиков перестал крутиться, огляделся в поисках штанов, взгляд его остановился на кресле. Там…

Виталий Александрович даже зажмурился от ужаса… Там лежала выпавшая из кармана тряпка с кладом. Глаза Ежикова забегали, мысли его замерли, как бы, выжидая, и тоже помчались вскачь.

«Надо это срочно прятать, я улетаю на неделю. Теща вездесущая, найдет клад, шуму будет! Но куда?» – тело Виталия Александровича совершило полный оборот вокруг своей оси, и взгляд его остановился на стоящей под креслом его любимой баночке, куда было так приятно сплевывать накопившиеся за ночь сопли.