Барабан на шею!

— Подкинуть не смогу, вон ты какой тяжелый на вид-то. От земли небось не оторвать! А подвести не откажусь. Полезайте на здоровьичко, — с готовностью откликнулся мужик,

Палваныч и Коля забрались в телегу.

На дне лежал молоток. И всё.

Дубовых решил вызвать возницу на разговор:

— Откуда едешь?

— Из столицы, известное дело. За мукой ездил. Жена велела: «Гюнтер, привези мне два мешка мучицы». Вот я и поехал.

— А молоток тут при чем?

— О, это целая история, — протянул Гюнтер. — Во-первых, денег хватило только на мешок. Я поистратился, туда добираючись.

— На девочек? — осклабился Палваныч.

— Если бы! На женщин! — загадочно ответил крестьянин и развил тему. — Две такие красивые и очень внушающие доверие. У них, бедняжек, корабль отплыл, опоздали они. Вот взаймы и попросили на денек-другой. Я на постоялом дворе прождал трое суток, а они так и не вернулись…

— Э, рядовой, — прапорщик пихнул локтем Колю, — а всё-таки приятно знать, что ты не самый распоследний лох, правда?

Мужик продолжил:

— …Думаю, не случилось ли с ними плохого? Однако я отвлекся. Приехал на рынок, сторговался. Тащу мешок. Тут добрый человек ко мне подбежал, участливый такой… Говорит: «Мука — это сиюминутный прах, ты, работяга, лучше у меня зерна возьми да засей! С каждого зернышка по колоску — вот тебе и в десять раз больше, чем было». Я, конечно, задумался. Парень я с руками, не без головы тоже. Выгоду чую, словно гончая лису. «Купил бы у тебя зерна, — говорю, — только денег нет». Он отвечает: «Не беда, нешто я не выручу предприимчивого человека! Меняю твою муку на свое зерно! Честно и благородно. Ты мне мешок, я тебе десятую часть рожью». Я прикинул, то же на то же вышло. Выращу урожай — будет мне мешок зерна или больше. Ударили по рукам. Погрузил в телегу куль зерна, домой двинулся. Задремал на ходу (жарко было и скучно). Очнулся. Нету моей ржи. Видно, птицы склевали, пока я спал. Они, пернатые твари, совсем наглые стали, прожористые. Даже куля не оставили.

— О! — многозначительно окнул Коля, задумавшись о науке психиатрии.

— А молоток-то здесь при чем? — нахмурился прапорщик.

— Молоток? A! Молоток… Так я его из дома взял. Вдруг колесо сломается…

Серая в яблоках заржала. Наверное, ей было еще смешнее, чем Палванычу с Лавочкиным. Крестьянин проявил вежливость:

— Куда сами едете?

— Ищем сына моего. Младшенького. — Дубовых не стал изобретать свежих легенд. — Заплутал он, бедняга. Шляп… Шлюх…

— Шлюпфриг! — подсказал солдат.

— Точно, он! — подтвердил прапорщик.

— Что же ты, добрый человек, так неудачно сынка назвал? Сам путаешься, — сочувственно покачал головой Гюнтер.

— Слово не «Першинг-2»: вылетит, не перехватишь, — изложил свое видение проблемы Палваныч.

— А вон и наша деревенька, Швахвайзехаузен. [7]

Тракт заворачивал вправо, огибая лес, а влево ответвлялась колея сельского необустроенного пути. Она сбегала по пологому склону в низину, где текла маленькая речушка, а на противоположном берегу размещалась скромная группка домов. Десятка полтора. Домики не впечатляли: кривые хлипкие хибары с неухоженными огородами. Воистину, деревенька — швах.

Солнце клонилось к закату. Прапорщик подумал о ночлеге и еще кое о чем.

— А у вас в селении все такие… сообразительные? — спросил он крестьянина.

— Я один из мудрейших, помощник старосты, — приосанился Гюнтер.

— Постой есть?

Мужичок слегка хлопнул ладонью кобылку в лоб. Она остановилась.

Сзади недовольно заворчали какие-то люди, катившие за телегой большую тачку.

— Доставай, — потер руки крестьянин.

— Чего?! — не понял Дубовых.

— Есть!

— Что есть?

— Что обещал.

— Кто?

— Ну, ты! — рассердился мужичок. — Ты же мне сказал, мол, постой, будем есть!

— Тьфу ты, карикатуры клок! — воскликнул Палваныч, бешено зыркая на Колю, дескать, не сметь смеяться. — «Постой» не в смысле «тпру», а в смысле «поспать», понимаешь?

— Да рано еще спать, тем более на дороге… — захлопал округлившимися глазами мужичок.

Дубовых схватился за голову: «Что бы вообразил этот идиот, если бы я объяснил про „есть“ не в смысле „жрать“, а в смысле „иметься“?! Нет, ну полный кретин!..»

— Разрешите, товарищ прапорщик? — встрял Лавочкин.

— Д-давай, — выдавил сквозь зубы пунцовый от злости Палваныч.

— Любезный, — начал Коля, — в вашей деревне найдется место переночевать? Для нас двоих.

— Да, конечно! Хоть у меня оставайтесь!

— Вот и славно, — обрадовался солдат. — Поехали?

— Разумеется! А куда? — спросил Гюнтер.

— Грмрмык!!! — прохрипел Дубовых.

— Чего?

— Товарищ прапорщик имел в виду, что мы должны ехать к вам домой на ночлег, — терпеливо объяснил парень.

— А! — Мужичок дернул лошадку за подбородок, и она потопала к повороту на Швахвайзехаузен. — Но сколь, однако же, ваш спутник емко изъясняется!

— Да, — ухмыльнулся Коля, — товарищ прапорщик был более чем лапидарен.

Почти успокоившийся Палваныч вновь вспыхнул праведным негодованием:

— Как ты сказал?! Я лапидарен?! Да за такие слова морду бить надо!

Всю дорогу до деревеньки Лавочкин отбивался от командирских нападок и растолковывал смысл «непристойного» термина.

К порогу подкатили затемно.