Барабан на шею!

Волосы Хельги растрепались, развеваясь, словно флаг. Глаза ведьмы сверкали от невольных слез и упоения скоростью. Изредка с губ Страхолюдлих срывалось восторженное заклинание непечатного свойства.

Палванычу пришлось тяжело. Он буквально вжался в упругий зоре ковра, зажмурился и старался не думать о своей боязни высоты,

— Куда летим мы с Пятачком? — прокричал Коля.

— Что? — прохрипел Дубовых.

— Куда летим, товарищ прапорщик?

— К замку Лобенрогена. Искать поганца Шлюпфрига.

Солдат одобрительно кивнул. Рядом с ним сидел Аршкопф, которого почему-то не отпустил Палваныч.

— Слышь, нечистый! — позвал его Лавочкин, рассчитывая разведать о бесе побольше. — Вроде бы мы с тобой общаемся, а плохо друг друга знаем. Давно хотел попросить: расскажи о себе, а то как-то неудобно.

— Это можно, — пропищал Аршкопф. — Семья у меня геройская, правда, принято считать, что в нашей семье не без урода, то есть не без меня. Бабулька, с ней вы уже знакомы, несколько столетий назад была лучшим дергалом.

— А кто это? — спросил Коля,

— Так вы же, люди, что-нибудь натворите и говорите потом «черт меня дернул» да «черт меня дернул». Это как раз результат работы дергал. Бабушка мастерски расставляла ловушки, в которые попадались и простофили, и умники. Потом она постарела и открыла приемную чертовой бабушки, где вы имели счастье побывать. Папа у меня занимается проблемами ножных переломов.

— Ага, понимаю, это «черт ногу сломит», — сказал Лавочкин.

— Точно так! — кивнул рогатый. — Касательно мамулечки… Мама у меня — лучший в мире чертечтист.

— Чертиктост?!

— Чертечтист. Специалист по организации бедлама. «Черт-те что» — это про нее.

Аршкопфа распирало от гордости.

— …и сбоку бантик… — выдохнул Палваныч.

— Товарищ прапорщик очень великодушно напомнил! — пискнул бес. — Особый шик в мамулиной работе — прилепить к бедламу фирменный знак в виде бантика.

— Это всё о родне. А о себе-то ты расскажешь? — напомнил солдат.

— Ах, о себе… — Нечистый стал сосредоточенно ковырять копытцем ковер. — Я довольно молодой черт, и, возможно, у меня опыта нет… Но зато я учусь! Например, у товарища прапорщика!

Коля отметил в уме, что в преисподней так же в ходу подхалимаж, как и на земле. Дальше летели молча.

Через час ковер снизился возле замка, где столь позорно закончилась первая в этом мире забастовка. Селяне помаленьку восстанавливали погоревшие домики.

Люди встретили Лавочкина и Дубовых хмурыми взглядами.

— Чего приперлись? — недобро спросил староста.

— Скажите, пожалуйста, где Шлюпфриг? — Коля вежливо улыбался, но чувствовал: номер не проходит.

— Мне почем знать? — угрюмо проговорил мужик.

— Мы никуда не улетим, пока не расскажешь, — пообещал Палваныч.

— Порчу могу наслать, кстати, — ненавязчиво, но величественно произнесла Хельга.

Староста посмотрел на нее, особенно долго задержавшись на всклокоченных смоляных волосах.

— Я баронских стражников позову, — неуверенно пробормотал он. — Заступников наших…

— Заколдую, — пообещала Страхолюдлих. Прапорщик даже замлел: боевая подруга проявляла чудеса находчивости.

— Всё хуже и хуже, — вздохнул староста. — Ладно. Был он тут позавчера. Забрал шмотки и ушел… к всеобщему счастью.

Коля задал главный вопрос:

— Куда?

— Не ведаю. Кажется, в Дриттенкенихрайх. В самый Пикельбург, [13] в столицу, стало быть, собирался. А теперь улетайте подобру-поздорову. Из-за вас нам налоги повысили. Мои земляки люди терпеливые, но вас, искусителей, сжечь намеревались…

В сторону ковра полетел первый камень. Староста поспешно отбежал подальше.

— Ходу, Хельга! — крикнул Дубовых. Летели молча.

Палваныч думал, не соврал ли мужик, не направил ли по ложному следу?

Страхолюдлих досадовала: надо было дать презренным пейзанам бой! Ведь она хоть и бывшая, а графиня. Но приказы товарища прапорщика — священная воля. Что там сочинял Николас? Пауль не Повелитель Тьмы? Вздор! Лишь по-настоящему великий злодей оставил бы крестьян без возмездия.

Лавочкин ругал себя за приступ революционного задора, который только навредил людям. Постепенно Коля отвлекся от мыслей о неудаче с забастовкой. Дриттенкенихрайх — это всё-таки ближе к Вальденрайху. А там Тилль Всезнайгель, последняя надежда на возвращение домой, в свой мир.

Солнце перевалило зенит. Ковролетчики мужественно терпели холодный ветер. Внизу раскинулось редколесье. Граница неумолимо приближалась.

Прапорщик потребовал сделать привал. Стоило ковру коснуться земли, Палваныч скатился на траву, встал на четвереньки, ловя ртом наконец-то спокойный, не несущийся упругим потоком воздух. Ужасно хотелось попить, чтобы успокоить желудок.

— Укачало, товарищ прапорщик? — ласково спросил Коля.

Дубовых выразительно стрельнул в него окосевшими глазами.

— Об этой позорной странице моей биографии — ни слова, понял?

— Так точно…

Хельга принялась деловито обустраивать место стоянки: расстелила покрывало, достала снедь, прихваченную из замка.

Через несколько минут прапорщик вернулся в норму. Перекусили. Развалились на ковре, задремали.