Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

– А я и забыл, Шон Даффи, что ты дублинский, – примирительно сказал старик. – Но ты слушай, слушай, потом будешь рассказывать моим внукам. В шестьдесят седьмом году мы с О’Мейли взорвали Клеркенуэллскую тюрьму, чтобы освободить Берка и его товарища. Они были приговорены к смерти и их переводили из камеры в камеру, чтобы мы не смогли сделать подкоп и освободить их. Но гуляли они в одном и том же дворе и в одно и то же время после полудня. И, к счастью, им разрешали свидания.

– Мистер Адлер, – зашептал Тамулти сидевшему справа от него социалисту. – Я тоже ирландец и сочувствую ирландскому движению. Если бы вы согласились прийти ко мне домой, я рассказал бы и показал бы вам гораздо более интересные вещи, чем рассказывает этот старик.

– Пожалуйста, не мешайте мне слушать, – попросил Адлер.

– …Мы смогли договориться, что в назначенный день Берк улучит момент, – ораторствовал Конрой, – подойдет к стене и, как бы выбивая попавший камешек, постучит башмаком в том месте, где следует стену взорвать. Мы же с О’Мейли будем в это время снаружи и подложим под стену бомбу.

– А бомбу вы где взялы? – заинтересовался Курашкин.

– Сами сделали, – похвастался Конрой.

– От воно що!

Пока Тарас Курашкин сиял, чувствуя, что в его агентурной карьере может наступить звездный час, Артемий Иванович трясся от ужаса. Он боялся, что Конрой растреплет, что это они с поляком привезли все для изготовления динамита.

– Купили в оружейном магазине «Блейч и Сын» на Грейсчерч-стрит обычного спортивного пороха Кертиса и Харви номер три по полкроны за фунт, бочонок из-под парафина раздобыли. Единственное, что нам не удалось – найти хорошего трута. На следующий день он у нас уже был, но в тот день мы попытались обойтись без него.

– Любите ли вы, мистер Адлер, фотографическое искусство? – шепотом спросил Тамулти, опять наклоняясь к социалисту. – У меня есть потрясающие карточки. Тот, который меня сюда привел, даже украл у меня несколько.

– Искусство – это публичная собственность, – сказал Адлер, отодвигаясь от него.

– Публичная собственность находится в публичных домах, – изрек Артемий Иванович и посмотрел на Мандельбойн, которая от стыда мгновенно залилась краской.

– Ханна! – воскликнул охваченный ревностью Адлер. – Немедленно пересядь от этого товарища ко мне. А вы, мистер Тамулти, уходите вообще из моей жизни вон на тот стул рядом с Козебродски.

– Мы засыпали в бочонок двадцать фунтов пороху, – вдохновенно вещал Конрой. – Мы набили туда же несколько кусков старого железа для уплотнения заряда, пробили в крышке отверстие, вставили туда самодельный фитиль из штрипки от моих кальсон, – он задрал штанину, показывая публике грязные голубые кальсоны, на которых действительно не было штрипки, – и пропитали его селитрой. Не смейся, Даффи, тогда мы обходились без этих ваших новомодных динамитных штучек, от которых по неделе воняет борода.

– От вас и без динамита воняет, – огрызнулся молодой ирландец.

– А ты помалкивай, молодой Шон Даффи, – оборвал его старик. – Я рассказываю не тебе, а вот этим джентльменам.

– Так мыстер Даффи був дынамитныком! – пробормотал Курашкин. – Инспектору Салливану це буде цикаво.

«Вот кого бы убить», – подумал Артемий Иванович.

– Так вот, в назначенное время мы с О’Мейли завернули бочонок в тряпье и подошли к тюремной стене. Чтобы никто ничего не заподозрил, мы изображали из себя пьяных…

– Изображали? – иронически спросил Даффи.

– Молчи! Мы были трезвы, как могильные кресты!

– А не выпить ли нам еще? – неожиданно спросила мадам Дымшиц.

Социалистическая публика в клубе одобрительно загалдела.

– Мадам Дымшиц любит выпить даже лучше, чем переспать с Гиллеманом, – сказал Козебродский пересевшему к нему Тамулти.

– Да, я ее понимаю, – сказал Тамулти, глядя на Гиллемана, уже лежавшего мордой на столе.

– Нет-нет, – возразил Конрой, – сперва я закончу свой рассказ. Так вот, на улице находился какой-то человек и мы не могли сразу подложить бомбу под стену, поэтому мне пришлось выронить ее из тряпья как бы случайно. Этот человек ушел в конюшню поблизости, но от удара из бочонка вывалился трут и нам пришлось уйти, потому что обратно его было не запихать. Тогда О’Мейли перекинул через стену белый каучуковый мяч – чтобы показать Берку, что операция переносится.

– Неужели англичане так ничего и не заметили? – спросил Козебродский.

– Видимо, что-то заметили, потому что, как мы потом узнали, Берка вывели на прогулку не днем, а утром. Но нам-то это было неизвестно! Мы опять явились с бочонком, но на этот раз…

– Но «на этот раз» вы на самом деле были пьяны, – вставил Даффи.

– Да замолчишь ты или нет! – вспылил Конрой. – На этот раз снаружи играли какие-то мальчишки…

– О! – сказал Тамулти.

– …и стоял молочник…

– Хе-хе.

– … разговаривавший с женщиной.

– Тьфу!

– У нас не было выбора! Мы с О’Мейли открыто сели у стены и стали поджигать фитиль. Эта дурацкая баба указала на нас фараону, проходившему мимо, и он пошел в нашу сторону.

– Господь сильно ошибся, создав Еву из ребра Адама, – снова встрял Тамулти. – Ему не надо было сотворять пару мужчине из чего ни попадя!