– Увы, милая Пенелопа, я действительно пока пришел не за тем, чтобы просить вашей руки, – усмехнулся поляк. – Дела складываются так, что с тех пор, как мы с моим другом Гуриным съездили с вами и вашей мачехой в июле на пикник, моя жизнь значительно осложнилась. Сперва ваш отец дважды угрожал мне, потом различные темные личности стали следить за моим домом. Помните, доктор узнал о вашей поездке с нами в ресторан на Стрэнде? После того мы с мистером Гуриным поймали у моего дома одного из шпионов и он сказал, что их приставил следить за мной частный детектив по имени Проджер, нанятый каким-то доктором. Едва ли это доктор Гримбл. Потом последовала неудачная попытка ограбления, а позавчера меня и вовсе попытались убить прямо в моем доме.
Пенелопа ахнула.
– Вы не ранены?
– Нет, что вы! Все окончилось вполне благополучно, если не считать урона, нанесенного стрельбой моим обоям и двери в гостиной. И, наконец, вчера в мое отсутствие громилы снова побывали у меня дома. Видимо, их было двое, причем один из них – специалист по вскрытию несгораемых шкафов. Они взломали у меня в кабинете сейф и перерыли все документы. Мне кажется, что ваш отец одержим безумной ревностью, направленной не по адресу. Если он и может к кому-то ревновать свою жену, то к моему приятелю Гурину, но уж никак не ко мне. Я не храню в сейфе любовные письма вашей мачехи и не имею на нее никаких видов.
– Вы хотите узнать у меня, не отец ли организовал покушение на вас и нанял громил для вскрытия сейфа?
– У вас блестящий ум, Пенелопа. Именно за тем я сегодня и пришел.
– Возможно, что за всем произошедшим действительно стоит мой отец, мистер Фейберовский. Я слышала фамилию Проджер и, возможно, даже видела этого человека в субботу.
– Опишите мне его, – заинтересовался поляк.
– Обычный, ничем не примечательный человек. Да, у него белый шрам над правой бровью. Но уверяю вас, отец не испытывает к вам ревности. Причина, по которой он все это затеял, совершенно иная.
– Позвольте узнать, в чем же заключается такая его ко мне неприязнь, что он готов убить меня!
– Надеюсь, вы не обидитесь… Отец решил вдруг, что вы причастны к Уайтчеплским убийствам.
– Ах, вот оно что! – если у Фаберовского и оставались раньше какие-то сомнения в том, что за ним следил Смит, теперь они окончательно исчезли. – Но вся моя причастность к этим страшным убийствам заключена в книге, которую я уже почти написал.
– И как она будет называться?
– «Уайтчеплские убийства или Тайны Ист-Энда». Надеюсь вскоре отдать ее в набор в издательство Паркисса. Чтобы собрать для нее факты, мне приходится самому ездить на места событий, разговаривать с очевидцами и полицейскими офицерами. Посудите сами – существует ли хоть какая-нибудь почва для параноидальных идей вашего отца.
– Но вы не будете мстить ему за его заблуждения? – обеспокоилась Пенелопа, приметив загоревшуюся на мгновение в глазах поляка жестокую решимость.
– Мстить доктору Смиту? – Фаберовский натянуто улыбнулся. – Обещаю, что нет. Но при условии, что вы поможете мне избавить доктора от его бредовой идеи.
– Конечно, я с удовольствием помогу вам! – порывисто воскликнула мисс Смит.
– Тогда попробуйте выведать у своего отца настоящий адрес мистера Проджера. Я смотрел справочную книгу и никакого мистера Проджера там не нашел. Я хочу конфиденциально встретиться с этим частным сыщиком, чтобы избавить себя от повторения покушений на свою жизнь. Это первое. И другое: доктор Смит, возможно, пожелает изложить свои подозрения полиции. Я не боюсь законного дознания, для того что я чист. Но полицейские, удрученные своими неудачами в поимке Уайтчеплского убийцы, могут начать действовать совершенно непредсказуемым и незаконным образом, лишь бы предоставить до публичности человека, которого объявят убийцей. Хотите ли вы, чтобы я стал этим человеком? Тогда если вы доведаетесь, что доктор Смит все же изложил свои ни на чем не основанные подозрения какому-либо полицейскому чину, будьте добры, немедленно сообщите мне.
– Мне очень жаль, но вам надо ехать, – сказала Пенелопа, взглянув на настенные часы. – Скоро приедет отец. А я постараюсь выполнить вашу просьбу, мистер Фейберовски, и как только что-нибудь узнаю, немедленно сообщу об этом телеграммой.
Поляк встал, попрощался кивком головы и направился к выходу. В самых дверях он вдруг обернулся:
– Вы действительно жалеете, Пенелопа, что я пришел в этот дом говорить о вашем отце, а не о вас?
Краска смущения, залившая лицо девушки, была ему ответом.