Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

– А чистые или с навозом? – спросил Дымшиц, сразу вспомнив, что в конюшне в Джордж-ярд близ Кейбл-стрит, где он ставит своего пони, полно опилок, которые можно взять задаром.

– Наверно, чистые… – неуверенно ответил Артемий Иванович.

– Да что вы, что вы, с навозом значительно лучше, – убежденно замахал руками Дымшиц.

– Азотная кислота. В сулеях.

– В сулеях? – Дымшиц вспомнил большие аптекарские бутыли-сулеи с едкими жидкостями в плетеных корзинах, засыпанных опилками, и сообразил, откуда можно добывать также чистые опилки.

– Фарфоровые ступки.

– Ступка есть у моей жены! Ой! – спохватился заведующий клубом. – Фарфор теперь очень вздорожал, особенно ступки!

– Снег или лед. Черт, где же я им летом снегу найду?!

Дымшиц понял, что Артемий Иванович не знает, как быть со снегом, и приободрился.

– О-о-о-! Снег есть, только стоит безумных денег!

– И еще пятнадцать наименований, – закончил Артемий Иванович. – Пятнадцать пунктов неразборчивым почерком.

– Хорошо, – сказал Дымшиц. – Я беру подряд на снабжение вашей мастерской всем необходимым. Когда мы заключим контракт?

– Какой контракт! – изумился Артемий Иванович. – Мастерская-то конспиративная!

– Верно, верно! – спохватился Дымшиц и взял Артемия Ивановича за пуговицу. – Только я требую, чтобы вы все это сохранили в тайне или секрете и никому больше ничего не говорили.

– Ладно, – покровительственно положил на плечо Дымшица руку Владимиров.

– Так вы никому ничего не скажете?

– Не скажу, – Артемий Иванович снял руку с плеча Дымшица и, вытерев ладонь о полу своего сюртука, спрятал в карман жилета.

– Особенно этому Захарову. И с Семой Фридманом поосторожнее, он сплетник. И тому, что он будет про меня и мою жену говорить, так вы ему не верьте, а пойдите лучше, чтобы послушать лекцию, – сказал Дымшиц.

– Да я уж там был, только меня какой-то из ваших вывел и на кухню отправил. Где тут у вас держат распутных и невоздержанных личностей?

– У моей жены сифилис, – по привычке соврал Дымшиц, указав на дверь, за которой Артемий Иванович начал знакомство с обитателями клуба.

– Меня к вам направили, товарищи безобразники, – громко сказал Артемий Иванович, чтобы заглушить визгливые звуки гармошки. – Это вам бомбов надо?

– Выпить нам надо, – сказал Захаров, растягивая меха гармошки и понуждая тем своего соседа, маленького рыжего еврея с лопухами ушей на большой голове, отодвинуться в сторону. – А то здесь кроме жидовской пейсаховки мадам Дымшиц и выпить-то нечего. А ну-ка, брат Курашкин, споем нашу любимую, про Стеньку. Он ихнюю иерусалимскую породу страсть как не любил.

Державший в руках балалайку малоросс с запорожскими усами ударил по струнам и на пару с Захаровым затянул «Есть на Волге утес…».

– А был ли ты, товарищ, на Волге? – спросил Захаров, вдруг перестав играть.

– Не был, – признался Артемий Иванович. – Но однажды дворянина одного астраханского поймал.

– Так ты, товарищ, против помещиков-мироедов боролся?

– Боролся немножко, – засмущался Артемий Иванович. – Так вам бомбов-то не надо?

– О! Сам делаешь?

– Сам. Из этого… из трепла.

– Так ты умелец-бомбоделец! А не знал ли ты часом героя Кибальчича?

Артемий Иванович жутко перепугался. Как-то по первости в Женеве он пытался выдать себя за брата Кибальчича, но вышло все как-то нехорошо, и от этого ему пришлось отказаться. Если им и про это известно, то не дошли ли сюда сведения об истории с лягушками?

– Нет-нет, – торопливо сказал он. – А бомбы изготовляем, и отменного качества. Оптом брать будете?

Захаров встал, положил на стул гармошку и, подойдя к Артемию Ивановичу, хлопнул тяжелой рукой Владимирова по плечу. Он был рад встретить родственную душу, даже его засаленная борода распушилась веером.

– Вот это да, вот это я понимаю! Это по нашему, по-русски! Рвануть ихний Парламент динамитом к чертовой матери! А кого вы, товарищ, уже привлекли к нашему делу?

Вопрос поставил Артемия Ивановича в тупик. Он чувствовал какую-то некачественность в том, что единственным сагитированным человеком был Дымшиц. И эта некачественность проявила себя сразу, как только Владимиров сообщил о Дымшице Захарову.

– Нет, товарищ, увольняйте меня, – объявил тот. – Я с этой жидкостной натурой дела иметь не буду. В этом клубе кроме брата-славянина, Тараса Курашкина, ни одного стоящего человека нету!

Захаров формально не принадлежал к социалистическому клубу, более того, он на всех углах провозглашал себя анархистом, однако в клубе он пришелся к месту, так как его неприкрытое юдофобство было хорошим средством от тоски по покинутой родине.

– Чи давно вы приихали до Лондону? – с интересом спросил Артемия Ивановича Курашкин, когда его посадили между хохлом и лопоухим евреем.

– Порядочно, – ответил Артемий Иванович, вспомнив о конспирации.

– Чего, Тарас, к человеку пристал? – воскликнул Захаров.

– Вас як кличут?

– Артемием.

– Так просто Артемием? – настойчиво продолжал выспрашивать хохол.

Почувствовав такой пристальный интерес к своей особе, Артемий Иванович насторожился. Уж больно чем-то родным, охранным, повеяло от Курашкина.

– Да-с, в честь Артемия великомученика назвали, камнем его придавивши.