Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

– Согласен, – промямлил Шабсельс, прижимая к груди фотографию.

– Кроме того, вам придется носить пейсаховку на второй этаж и уголь из подвала на кухню, – сказала Гитля Дымшиц.

– А Гельмана – взашей! – сказал Артемий Иванович.

– В самом деле, Гитля, как нам быть с Гельманом? – сказал Дымшиц. – Придется его выгонять.

– Да куда его выгонишь? У него и дома-то нет. Пусть пока опыт передает.

– Товарищи, мы должны извинится перед товарищем Энгельсом! – крикнул кто-то. – Он уже уезжает!

«Пожалуй, и мне пора ехать,» – подумал Артемий Иванович.

– Не волнуйтесь, товарищи социалисты, – сказал он. – Сейчас мы перед ним извинимся самым лучшим образом. Комар носа не подточит!

– Ханна-то Мандельбойн при Энгельсе какой цыцей себя держит! Устраиваются же некоторые, – проворчал Сема Фридман. – А нас одной гороховицей кормят. Зато мы новую прислугу наняли! Очередной член кружка дармоедов. Ура!

Протиснувшись между Курашкиным и редактором, Артемий Иванович сбежал по лестнице и выскочил на улицу. При помощи Адлера и своей спутницы Энгельс уже забирался в четырехколесный кэб-брум. Следом Адлер подсадил саму Ханну Мандельбойн, поцеловав на прощание в щечку.

– Стоять! – закричал Артемий Иванович, оттолкнул в сторону Адлера, влез в кэб и сказал задохнувшемуся от негодования председателю, усаживаясь рядом с Ханной: – Мы по поручению товарищей. С извинениями. Трогай! Мне в «Отель Клариджа» на Брук-стрит.

Глава 6

5 августа, в воскресенье

Все утро в воскресенье шел дождь, но к обеду распогодилось, выглянуло солнце и Фаберовский решился на верховую прогулку по Гайд-парку. Это было не самое подходящее время для подобных прогулок, поскольку все уважающие себя джентльмены катались верхом по утрам, а вечер – время дам, катающихся в колясках. Однако поляк совершал свои прогулки как раз исключительно ради одной из этих дам, мисс Пенелопы Смит, так как с тех пор как наемным экипажам разрешили проезд по аллее от ворот Королевы до ворот Виктории, и по воскресеньям ее отец стал вывозить свое семейство сюда на катание, это был единственный способ с нею увидеться.

Фаберовский надел цилиндр, визитку из черной вигони и жилетку с отложным воротником и шестью перламутровыми пуговицами и поехал в Гайд-парк. На пропахшем навозом конюшенном дворе офицерского манежа конюх вывел ему кобылу и, взобравшись в седло, Фаберовский направил лошадь к длинному пруду, пересекавшему весь парк и непонятно почему прозванному Серпентайном, любуясь роскошными платанами и вековыми вязами парка, меж которых веселыми пятнами то и дело мелькали зеленые поляны. Вскоре он выбрался на Ринг-роуд, широкую аллею вдоль пруда, по которой в обе стороны двигались ряды нарядных колясок, викторий и ландо с открытым верхом. Дамы прикрывались от солнечных лучей белыми кружевными зонтиками, джентльмены сквозь монокли разглядывали красавиц и обсуждали друг с другом их достоинства.

Пенелопа родилась в Ирландии, где получил степень доктора медицины и долгое время практиковал ее отец, и с восьми до шестнадцати лет училась в Королевском Масонском институте для девочек в Сент-Джонс-хилл. Фаберовский познакомился с ее отцом весной, когда следил за одним негодяем, неким Рейвнскрофтом, у которого доктор Смит был личным врачом. Документы, которые Фаберовский собрал в ходе дела, и показания очевидцев свидетельствовали о совсем иной репутации доктора, нежели та, которой он пользовался в добропорядочных домах. Но пока документы не были явлены на свет, можно было просить его иногда извещать о том, что знает его пациент Андерсон о Монро и Особом отделе. Доктор Андерсон был одним из главных участников борьбы с фениями, а позднее – советником по вопросам, относящимся к политическим преступлениям в министерстве внутренних дел.

Получив ранение в «борьбе» с фениями, Фаберовский, по просьбе Андерсона, сам стал пациентом доктора Смита. Доктор Смит приехал к нему на Эбби-роуд, затем поляк несколько раз ездил к нему на осмотры, где и познакомился с Пенелопой. К этому времени его интрижка с княгиней Радзивилл закончилась крахом. Сперва доктор Смит покровительствовал интересу поляка к своей дочери, так как это злило его ассистента Гримбла, однако вскоре стал активно противодействовать встречам дочери с поляком, отчего Фаберовскому приходилось изображать все их встречи как случайность.

Взглянув налево-направо, он дал кобыле шенкеля и поскакал вдоль пруда к Пороховому погребу, мимо которого шла аллея, доступная для езды в кэбах. Ему не пришлось долго искать наемный экипаж Смита и его семейства, поляк сразу же углядел его среди прочих, более роскошных, экипажей.

Доктору Смиту было уже под пятьдесят, он высоко держал плечи, отчего спина его казалась неестественно прямой, а торчавшая из накрахмаленного воротничка тонкая шея заканчивалась почти лысой головой в высоком цилиндре. Он был членом совета Королевского колледжа врачей, членом Королевского колледжа хирургов, и хотя не слишком видным, но все же фримасоном. Рядом с ним сидел его ассистент, доктор Энтони Гримбл, субъект с моноклем в глазу и с завитыми усами.