Барбара. Скажи, когда ты вернешься?

Вот сколько дней, сколько ночей ты будешь в отъезде,
Скажи, что это последний раз, что последний раз
разрываются наши сердца
и тонет наш корабль,
Ты приедешь весной, я тоже вернусь,
Весна – лучшее время, чтобы говорить о любви
и бродить по улицам Парижа.

Первые два куплета напоминают прерывающийся от волнения, горячечный монолог женщины, потерявшей голову от любви:

Скажи, когда ты вернешься?
Скажи, ты хотя бы понимаешь,
Что время, которое проходит, которое мы теряем,
Оно больше уже никогда не вернется?

Но Барбара не была бы Барбарой, если бы свой “гимн любви” – в отличие от Пиаф – не завершила на совершенно иной ноте:

Если ты не вернешься…
Я продолжу свой путь, мир прекрасен и бесконечен,
Меня согреет другое солнце,
Я не из тех, кто умирает от горя,
И я не обладаю достоинствами жен моряков.

Легкая мелодия песни запоминалась мгновенно. Впрочем, тогда здесь многое сошлось: Франция вела войну в Алжире, и для тысяч молодых французов вопрос: “Скажи, когда ты вернешься?” – звучал отнюдь не риторически. Де Голль, несмотря на военную победу французских войск, вынужден был в своей речи 16 сентября 1960 года, по сути, признать независимость Алжира. Ультраправые руками студентов подняли в алжирской столице мятеж, названный потом “неделей баррикад”. Через восемь лет студенческие баррикады появятся уже на улицах Парижа, но и тогда, и потом чувство свободы витало в воздухе. Молодое поколение, и прежде всего женщины, хотели сами распоряжаться своей судьбой, так что самостоятельность и витальность лирической героини Барбары оказались востребованы. Это уже не знаменитое J’attendrai Жана Саблона – “Я буду ждать тебя и ночью, и днем, и всегда…” И хотя Далида споет (и воскресит) эту старую песню совсем скоро, что-то уже изменилось – все готово к приходу новой, другой женщины.

Эту песню, как вспоминает Барбара, она начала сочинять в самолете, потом писала и переписывала слова в школьной тетради, а окончательную форму текст и мелодия обрели уже на стареньком магнитофоне. Почти год она будет петь “Скажи, когда ты вернешься?” в L’Еcluse, не осмеливаясь признаться, кто автор. “До сего дня я исполняла композиции о любви, написанные мужчинами. И вот теперь я могла петь о любви от лица женщины. Поверьте, здесь есть разница…”

Эта женщина не склонна питать иллюзии:

Ты не вспомнишь ту ночь, когда мы любили
друг друга,
Все наши ночи улетят, как листки календаря,
Ты забудешь мое лицо, мое имя…

Одиночество предоставляет много времени – она жадно читает Пруста, Селина, Жене, Бодлера и Рембо, и в песне “Ты не вспомнишь…”, может быть, впервые появляются строки, которые имеют отношение к высокой, настоящей поэзии. Чтобы передать их образность и красоту, нужен даже не переводчик, а поэт, кем я, увы, не являюсь. Но, даже зная французский не слишком хорошо, нельзя не оценить образ ночи, которая наклонилась над влюбленными на пляже и не укрыла их своим шелковым звездным покровом – затянула в него, чтобы они сами побыли среди звезд. Песня считается “морской”, потому что вода, ветер, водоросли, следы от двух тел на песке как раз и создают ту атмосферу трепетной влюбленности, забыть которую невозможно. Образ любви на пляже, под звездным небом, как знак беспримесного счастья перейдет потом и в другие песни – и кто скажет, что это не отзвук того давнего и единственного путешествия по Италии?

Но она молода. И Chapeau bas (можно перевести как “Браво!”) полна восхищения миром и готовности отдаться ему не раздумывая. Пока ей еще неважно, кто сотворил это чудо – Бог, или дьявол, или оба вместе. Этой песней Барбара начинала все свои концерты вплоть до 1980 года. Или Temps du lilas (“Время сирени”) – стремительный, иронический вальс о мимолетности любви: “Прощай, мне все равно так много подарило время сирени”.