Барбаро и Контарини о России

Мы привели эти подробности из рассказов Барбаро о драгоценных камнях и произведениях искусства (камеи) потому, что в них проявились увлечения автора. При неустанной деятельности в сфере торговли и политики он оказался еще большим любителем и настоящим знатоком драгоценных камней.

Эти подробности интересны еще и потому, что приводимые в них сведения, как правило, не фиксируются средневековыми авторами, хотя книг о всевозможных самоцветах и их чудесных свойствах было немало. В силу своего «хобби» Барбаро обратился к побочной теме и через нее придал своему рассказу живость и занимательность.

В эпизоде с камеей проявились черты итальянской культуры эпохи Возрождения. Персидский шах, по-видимому, знал, что он обладает ценной художественной вещью, а посол одного из культурнейших городов Средиземноморья подошел к ней именно «по-итальянски»: в это время произведение античного искусства не могло быть совершенно чуждым итальянцу из кругов городского купеческого патрициата, каким был Барбаро. Хотя венецианский дипломат и не был гуманистом, как многие из его просвещенных соотечественников, тем не менее, он выступил и перед Узун Хасаном, и перед своими читателями как представитель страны Возрождения.

Интересно упоминание об Иосафате Барбаро одного из представителей его рода, гуманиста Эрмолао Барбаро (1452-1493).[231] Судя по литературному наследству и его содержанию, Эрмолао имел гуманистическое образование и поддерживал связи с гуманистами. По-видимому, он не признавал Иосафата Барбаро человеком своего, гуманистического круга. В письме от февральских ид (т. е. от 13 февраля) 1486 г. к гуманисту Арнольду Босту[232] в Гент Эрмолао отвечал на вопросы фламандского корреспондента о своих занятиях, об отношении к религии, о составе семьи. Касаясь последнего, он назвал своего деда, Франческо Барбаро (1398-1454), автора многочисленных писем[233] и перевода из Плутарха жизнеописаний Аристида и Катона, сообщив о намерении напечатать — лишь только минует эпидемия чумы — письма этого гуманиста. Между прочим Эрмолао добавляет и сведение еще об одном представителе своего рода, но пишет об этом несколько небрежно, не приводя даже имени: «Жив еще один Барбаро — тоже наш родственник; о нем ты мог прочесть, что он был послом к персидскому шаху».[234]

Некоторое время после приезда из Таны Барбаро жил, по-видимому, в Венеции и, вероятно, продолжал деятельность купца. За этот период можно отметить только 1455 г., указанный им самим, когда он повстречал в Венеции двух татар из Таны. Но венецианское правительство имело в виду направить Барбаро на службу, связанную с его знанием Востока, и в марте 1460 г. сенат высказался за его назначение консулом в Тану (designatus est consul noster Tane).[235] Однако Барбаро не пожелал занять этот пост, так как ему предстояла деятельность, связанная с Далмацией и Албанией. В 1463 г. Барбаро действовал как «officialis rationum veterum»[236] в Далмации, а в июле 1465 г. он был назначен проведитором в Албанию. С этих пор Барбаро вступил в сферу как военной, так и дипломатической борьбы Венеции с турками.

До 1463 г. Венеция всячески пыталась налаживать мирные отношения с султанами;[237] однако когда турки овладели значительной частью Мореи, которая уже не могла защищаться (Мистра и ее земли были захвачены турками в мае-июле 1460 г.), война стала неизбежной и началась в апреле 1463 г.[238] В связи с этим особо важное значение приобрел не только Негропонт, ставший для Венеции ее восточным форпостом, но и восточный берег Адриатического моря — Далмация и Албания, потому что приблизилась опасность турецкого нападения на Италию.[239]

В Албании шла жестокая война между местными албанскими династами и турками. Героем этих войн, легендарным еще при жизни, был албанский князь Георгий Кастриота, прозванный в Турции (где он был до 1443 г. заложником) Скандербегом.[240] Любую турецкую осаду, даже руководимую самим Мухаммедом II, выдерживала Кройя, неприступная крепость Скандербега, расположенная в горах восточное Дураццо. Барбаро был отправлен проведитором (иначе «провизором») в Албанию, чтобы следить за обороной мест, принадлежавших Венеции на морском побережье, а также, чтобы поддерживать союз с албанцами в общей борьбе против турок. В «комиссии», полученной Барбаро 17 августа 1465 г. от дожа Христофоро Моро, указывалось, что проведитор получал в полное распоряжение венецианские вооруженные силы в Албании — как пешие, так и конные — и что венецианские правители (ректоры) городов и их гарнизоны также должны были подчиняться проведитору в случае, если он примет решение двинуть войска в поход.[241] Таким образом, Барбаро, как проведитор, имел власть командующего войсками.