Барбаросса

Виноват «главный сталинский стрелочник» Л. М. Каганович, что был наркомом путей сообщения. Сталин послал его и Берию навести порядок, чтобы помогали один другому в трибуналах, расстреливая людей, никак не повинных в том бардаке, который они же и устроили перед линией фронта, разрываемой танками Клейста. Страшно читать, что там творили эти два кремлевских опричника, на которых управы никогда не было. Обстановка на фронте под Ростовом была такова, что требовались сиюминутные решения, а товарищ Каганович сутками выдерживал путейцев и генералов в приемной: «Товарищ Каганович устал… Лазарь Моисеевич принять не может» и т. д. Наконец этот кремлевский «барин» допускал до своей персоны, перебирая в руках янтарные четки (зачем ему, еврею, четки католика – убей меня Бог, не знаю), и, выслушав доклад, он орал:

– Исполнить через три часа, иначе…

– Товарищ Каганович, и тридцати часов не хватит.

– Через два часа! Доложить лично, иначе…

И люди понимали, что иначе – расстрел! Ничуть не лучше этого сатрапа был и наш знаменитый маршал С. М. Буденный, приказы которого военным людям звучали в такой форме:

– Ни шагу назад! Так и объявить всем. А кто отступит, тому – камень на шею… и бултых в море!

Читатель, думаю, что с такими «полководцами», как Берия, Каганович и Буденный, мы не только Ростов, мы всю Сибирь могли бы отдать немцам. Когда задумываешься о любимцах Сталина, которым вверялась власть над миллионами наших солдат, то невольно возникает вопрос: как мы вообще эту войну с Германией выиграли?

Ростов… Не стало у нас Ростова: сдали.

* * *

Генерал Эрих Фельгиббель, давний приятель Паулюса (и кандидат на виселицу), хорошо наладил для 6-й армии радиодиверсионную службу, но русские теперь сделались осторожны, провокационные вызовы их частей под удары немецких «панцеров» или шестиствольных минометов кончались провалом. Мы уже не верили дружеским голосам – как по проводам телефонной связи, так и звучавшим в эфире. А то ведь раньше бывало и так:

– Коля, привет. Это я, комбат Шишаков. Выходи на разъезд пятнадцатый, тут фриц меня жмет… Выручай, дружище!

Раньше шли, но теперь поумнели:

– Сначала ты скажи, на какой улице жил я в Гомеле, ты же бывал у меня, вместе водку жрали. Я тебя выручу, но прежде назови имя моей жены, а заодно вспомни, какого цвета у меня шкаф стоял в коридоре… Что? Молчишь, гад? Соображаешь, что ответить? Ну и отвались к едрене-фене, не на такого напал…

А. М. Василевский вылетел из Москвы 23 июля, а через два дня – возле Калача-на-Дону – был предпринят контрудар. Конечно, за два дня невозможно подготовить наступление, многое было не согласовано, большинство частей еще находилось в степени первичного формирования, для иных танкистов первый выстрел в этом бою стал первым выстрелом в их жизни, а 4-й танковый корпус назывался (помните) «четырехтанковым», и этот анекдот-быль отражал всю слабость наших войск… Знал ли об этом Василевский? Да, знал. Но оправдывать его не стану, ибо Александр Михайлович после войны сам оправдал себя.

Бои у Калача разгорелись за день-два до снятия Тимошенко, а далее руководил Гордов. Я, автор, подозреваю, что если управление войсками им и не было совсем потеряно, то, думается, оно было почти потеряно. Будь это иначе, командиры полков и дивизий не получали бы от Гордова вот таких приказов: «Действовать самостоятельно в зависимости от обстановки». Иначе говоря, командующий фронтом, сам оставаясь как бы в стороне, всю ответственность за происходящее на фронте перекладывал на фронтовых командиров: с них и спрос…

Василевский выехал на фронт в район Калача-на-Дону, на окраине города велел адъютанту снять комнату в одном из домишек, из которого тот выскочил как ошпаренный:

– Не пускают! Там хозяйка полы красит.

– Нашла время. Или немца ждет?

– Да нет. Говорит, с трудом по блату краски достала. А теперь боится, как бы немцы не отняли. Вот и красит полы, чтобы добро даром не пропадало… Тоже дура хорошая. Тут земля трещит, страх да смерть ходят, а она с кисточкой ползает.

– Не вини бабу. Каждому свое, – отозвался Василевский…

Ему лишь накоротке довелось повидать Чуйкова – черного, как цыган, от загара, почти сожженного палящим солнцем. Возле него стоял худенький майор и блаженно улыбался.

– Контужен. Ни гугу не слышит, – пояснил Василий Иванович. – Четырнадцать танковых атак отбил и чудом жив остался. Тут и не веришь, да все равно взмолишься…

Обстановка под Калачом была тогда аховая! В полосе 62-й армии враг держал в кольце окружения наши дивизии. Паулюс вот-вот мог проломиться к Сталинграду. К. С. Москаленко командовал тогда 1-й танковой армией, которая только-только начинала формироваться, больше всего напоминая птенца, едва проклюнувшегося из яичной скорлупы. Вовсю квакали лягушки, тянуло сыростью – Дон-то рядышком… Ворчливо, словно выражая недовольство, начинали работать танковые моторы.

– Не имея полного комплекта – и принимать бой… неужели сразу с колес? – спрашивал Москаленко.

– Прямо с колес, – отвечал Василевский. – Положение сейчас таково, что требует от всех нас невозможного…