Барбаросса

Это был местный житель – майор Павел Бутников, израненный в боях под Барвенково и демобилизованный подчистую, как полностью негодный. Его узнали. Танки остановились. Бутников подошел, хромая. Гладил шершавую броню и… плакал:

– Вот инвалидом стал. Вернулся в Калач, вон домишко-то мой… а тут и вы. Опять фриц нажимает. Братцы, куда ж мне теперь деваться? Жить не хочется… чует сердце, что долго вас не увижу. Так возьмите меня с собой. Все равно пропадать. Так лучше уж с музыкой… а?

* * *

Мосты через Дон не выдерживали груза танков – рушились. Издалека нависала багровая туча пылищи, жарко и тревожно сгорали на корню хлеба, и шли – опять! – немецкие «панцеры». Между танками и бронетранспортерами энергично двигалась – перебежками между стогами – вражеская пехота, которая была вроде эластичных ребер корсета, которыми Паулюс, казалось, удушал нашу оборону…

Чуйков – под пулями – спрыгнул в окоп. 

– Умеют воевать, сволочи. Но бить-то их все-таки можно!

Василий Иванович еще не ведал своей легендарной судьбы, а судьба обламывала его жестоко. Немало наших людей в этих боях под Калачом попало в окружение, из которого потом выходили кто тишком (по ночам), а кто шел «на ура» средь бела дня, прорываясь. Но появились и пленные со стороны противника. Чуйков находил время, чтобы присутствовать при допросе пленных, и они зачастую удивляли его своей откровенностью.

– Я парикмахер из Кельна, – сказал один из них. – Не скрою, что на фронт пошел добровольно.

– Что вам худого сделала Россия и русские?

– Ничего. Просто мне захотелось иметь «э-ка».

Его не поняли. Пленный объяснил, что «э-ка» – так в вермахте сокращенно называют Железный крест (Eiserne Kreuz).

– У меня, – не скрывал пленный, – заведение в Кельне лишь на одно кресло, а имей я на груди хотя бы один «э-ка», то мог бы открыть салон на десять клиентов сразу.

– Вот и вся правда, – невольно вздохнул Чуйков и велел увести пленного парикмахера, мечтавшего о Железном кресте.

Среди пленных попадались итальянцы из 8-й армии Итало Гарибольди – из дивизии «Срофческа», что служила Паулюсу заслонкой, дабы прикрывать свою армию с северных флангов. Эти ребята были чересчур говорливые, нехотя входившие в общую колонну с немцами. Однажды конвоир пригрозил немцу:

– Эй ты, фашист, давай шевели мослами!

– Я фашист? – оскорбился немец. – Я убежденный национал-социалист, а к этой сволочи, – он показал на итальянцев, – никакого отношения не имел и не желаю иметь.

Пленные итальянцы не желали следовать в наш тыл в одной колонне с пленными немцами из армии Паулюса:

– Мы честные фашисты! – кричал один офицер. – И мы не желаем маршировать рядом с этой нацистской заразой…

– Не спорь с ними и уводи в тыл поскорее, – вмешался в этот идеологический спор Чуйков. – Кто там нацист, а кто фашист, кто лучше, а кто хуже – и без нас в лагере разберутся.

Именно в эти дни 6-я армия Паулюса несла очень большие потери, а генерал-профессор медицинской службы Отто Ренольди доложил, что похоронные команды иногда не справляются с приготовлением могил и тогда используют для захоронений глубокие воронки. Иногда даже обычных крестов не ставили над солдатскими могилами, а зарыв убитого, клали над ним его каску и писали на ней белилами номер полевой почты. Но каждую неделю в 6-ю армию поступали свежие киножурналы «Вохеншау», и солдаты Паулюса видели себя бодрыми и веселыми, всегда наступающими, а русские представали обычно в рядах пленных.

Слухи о больших потерях вермахта в это время достигли Германии, вызвав среди немцев перешептывания, догадки, сомнения и прочее. Немецкая публика каждую неделю просматривала «Вохеншау» – самые свежие кинорепортажи о делах на Восточном фронте, и в темных залах кинотеатров иногда слышались почти истерические женские выкрики – мать узнавала сына, а жена узнавала своего мужа.

Геббельс, с чела которого никто не срывал лавры самого изобретательного пропагандиста, сказал Фриче:

– Приятель, не сыграть ли нам на этом? Объяви-ка по радио, что каждая немка, увидевшая в «Вохеншау» близкого ей человека, отныне имеет право бесплатно получить фотокопию с тех кинокадров, где появились ее муж, сын или братец…

В этом вопросе Геббельс явно поторопился: наплыв заказов на копии отдельных кадров из боевой кинохроники был настолько велик, что скоро Фриче пришлось внести поправку. Копии стали высылаться за счет государства только матерям или вдовам, чьи сыновья и мужья уже погибли на фронте, а все эти занюханные невесты, сестры и прочие права на копии не имели…

А Московское радио, верное себе, каждый божий день повторяло стереотипную фразу: «Каждые семь секунд в России погибает один немецкий солдат». Думаю, что в конце июля 1942 года немецкие солдаты гибли гораздо чаще…

* * *