Бард

– Что ж, я думаю, все устраивается само собой как нельзя лучше. Раз вы завтра выезжаете и увозите с собой этого мага, инцидент можно считать практически исчерпанным. Осталась одна маленькая формальность – я должен досмотреть ваш багаж. Предупреждая любые возражения, хочу заверить – я имею такие полномочия согласно уложению о тайной полиции. И никакие договоры это уложение не отменяли.

Крыть было нечем, да, в общем, мне и не хотелось спорить. Ничего запрещенного в нашем багаже не было, ничего, что могло бы указать на цель нашей миссии – тоже. Так что я без всяких возражений пригласил Брампа к нашей клади, раскрыл свои ящики, расшнуровал мешки. Корнелиус Брамп молча и сноровисто осматривал наши вещи, быстро что-то записывая в свою книжку. Лишь один раз он позволил себе прокомментировать этот процесс, когда осматривал мой походный кабинет. Быстро пролистав копии книг, которые приказал сделать для меня Тибо, «серый плащ» заметил:

– Интересный подбор литературы.

Завершив осмотр, чиновник захлопнул свою книжку, спрятал ее в карман и сказал:

– Что ж, будем считать, что наше дело закончилось. Я совершенно искренне желаю вам удачи и надеюсь, что нам не придется больше увидеться. Прощайте, господа.

С этими словами, государственный советник третьего класса Корнелиус Брамп покинул нашу комнату.

Светило уже клонилось к закату, и дальше этот день протекал уже без приключений, если не считать приключением настойчивую просьбу Боба разузнать для него, где живет та худенькая девушка, что мы встретили на базаре. Я отнекивался, вздыхал, предложил сыграть Бобу песенку, чтобы развеселить его, но молотобоец поспешно выставил перед собой руку:

– Не надо! – нервно заявил он. В конце концов мне пришлось спуститься вниз, поболтать с кухарками, затем пройтись по улице до дома одной из торговок, чтобы по возвращении сообщить Бобу, что предмет его воздыханий служит на соседней улице в доме одного из лордов Аштона и что зовут этот предмет Оленой. Получив эти сведения, Боб моментально исчез из комнаты. Я вздохнул и сказал Риголану:

– Ну вот, провел показательное выступление на свою голову. Теперь я понимаю, почему уставы магов, бардов и всех прочих, кто связан с магией, запрещают использование магии без крайней на то нужды. Я сыграл Бобу одну песенку и, возможно, поломал ему судьбу; маг продемонстрировал толпе свои умения – и едва не попал за решетку. Ну и денек!

Губы Риголана дрогнули в усмешке, и он ответил:

– Ты подарил молодому сердцу любовь, юный бард, так стоит ли сожалеть о таком поступке? Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе о своих ошибках в применении магии – ты поймешь, что в жизни своей не сделал ничего дурного. А что касается судьбы… Она написана богами, и смертный сломать ее не может. Немного подтолкнуть – да, немного осложнить – да, но сломать… Это под силу только Богу.

Боб вернулся глубокой ночью и стал топать осторожно, как юный элефантус, так, что я едва не подпрыгивал на лавке. Насколько я понял, он не хотел никого разбудить, хотя ему это, конечно, не удалось. Единственным, кто продолжал мирно спать, был маг Джонатан, который, впрочем, не просыпался и во время нашей эмоциональной беседы с чиновником Брампом. Улегшись прямо на голый пол, Боб шумно вздохнул и перекатился на бок. Здание слегка вздрогнуло, стекла в окнах запотели. Полежав на боку с минуту, Боб снова вздохнул и стал перекатываться на другой бок. Насколько я понимал, у юноши началась пора любовного томления, что в общем-то было делом обычным. Но в отличие от многих других юношей у Боба это выходило как-то очень уж шумно. Проклиная свой несдержанный язык, я накрылся плащом с головой и попытался уснуть на прыгающей лавке.

Под самое утро я забылся неглубоким сном, и мне привиделось, что я лежу в гамаке в трюме торгового корабля, направляющегося к легендарному острову Фрунжима. На море жестокий шторм, корабль немилосердно болтает, меня слегка тошнит от этой болтанки. Корабельный кок Игорь засовывает свою толстую морду в трюмный люк и орет:

– Что, никто, кроме меня, жрать не хочет?!

Я рывком сел на лавке, едва не свалившись с нее, и только потом открыл глаза. Меня действительно немного подташнивало, но находился я не в трюме корабля, а в комнате гостиницы, где Боб с лихорадочным блеском в глазах осматривал комнату и в который уж раз задавал вопрос:

– Так будет кто-нибудь жрать или нет?!

Что ж, симптомы любовной лихорадки у каждого свои. Кто-то вообще теряет аппетит от любовных мук, а у Боба, наоборот, аппетит разыгрался. Я спустил ноги с лавки и проворчал:

– От твоих воплей и у ящеров несварение начнется…

Риголан, уже одетый и подпоясанный ремнем с оружием, лишь отрицательно покачал головой, а затем лукаво взглянул на меня. И тут неожиданно подал голос маг:

– Если вы не возражаете, добрый господин, я бы составил вам компанию.

Мы разом, как по команде, повернулись на этот голос. Маг Джонатан сидел на лавке весь помятый, всклокоченный – Риголан уложил его спать прямо в одежде – и смущенно улыбался. Лицо его против вчерашнего выглядело абсолютно здоровым и даже жизнерадостным.