Бард, который ничего не хотел (СИ)

Миннезингер взвыл, хватаясь под водой за рану и проклиная раздолбаев, поленившихся обтесать бревно, как следует, но после этой находки спасение утопающих пошло эффективней. Через полминуты он, дрожа и истекая ручьями соленой воды, растянулся во весь рост на пыльных досках настила. Казалось, ничто на Белом Свете не сможет отодрать его от этого твердого занозчатого прибежища неудачливых мореплавателей: ни новое пришествие Гаурдака, ни природные катаклизмы, ни армия полупьяных рыцарей, ни…

Из воды, почти из-под самой бревенчатой стены пристани, еле слышно донесся то ли хрип, то ли писк.

…ни, тем более, какая-то корабельная крыса, не вовремя списавшаяся на берег! Пусть выкарабкивается сама, как может – он свое уже отмок и откорячился, спасибо преогромное! Замерз, как собака… колено распорол… штаны порвал… или наоборот… что радует еще меньше… а если еще записать в раздел потерь этого вечера ветреную Свинильду, знойную женщину – мечту миннезингера, так внезапно улетучившуюся с каким-то подлым, наглым, мерзким…

Новый вскрик – уже почти человеческий и гораздо слабее, чем предыдущий – прервал ход его мыслей и заставил скрипнуть зубами. Ну что за люди, если даже и звери! Даже пожалеть себя как следует – и то не дадут!

Бормоча замысловатые ругательства, бард поднялся и заглянул через край причала. Почти не видимый в темноте, среди корзин, прибитых волнами к бревенчатой стене, барахтался какой-то зверек, похоже, маленькая собачонка. Хотя «тонул» было словом, более подходящим к процессу. Кириан смерил взглядом расстояние до воды: рукой не достать никак, даже если бы кто-то подержал его за ноги. А собака в воде бултыхалась всё неистовей – и всё слабее. Силясь выбраться, она попыталась вскарабкаться по бревнам причала, но одевавшая их склизкая броня водорослей была неприступна и непроницаема. Соскользнув, неудачница с головой ушла под воду, и ее место в подлунном мире тут же заняла широкая корзина. Расстроенный скорой и грустной развязкой, бард пригляделся: прибой, корзины, лунный свет – и только. Не желая поверить, что всё уже кончилось, он затаил дыхание и прислушался: тишину, кроме плеска волн и шороха мокрой лозы, не нарушало ничто.

«Пожалуй, можно идти домой с чистой совестью», - Кириан, любивший собак, угрюмо вздохнул и стал подниматься. И тут вода между корзинами отчаянно всплеснулась: похоже, песик смог вынырнуть еще один раз.

Возможно, последний.

- Да чтоб ты сдох, блохастый паразит!!! – яростно выругался менестрель и скорее свалился, чем спрыгнул в свинцовые осенние воды.

Корзины затрещали под ним, царапая и впиваясь обломками лозы, октябрьская вода обожгла холодом, выбивая из груди тонкий сиплый вопль, и волны с почти оглушительным плеском сомкнулись над его головой – но не раньше, чем бард ухватил маленькое мокрое тело и, боясь потерять, сильно прижал к животу. И сразу же выяснилось, что кроме жалобного голоса и гибкого тела утопающий обладал четырьмя комплектами острых, как бритвы, когтей. Разрывая камзол и рубаху и впиваясь когтями во что ни попадя, пес вывернулся из менестрелевой хватки, взгромоздился ему на загривок и вцепился в плечи так, что было не оторвать, наверное, и ломовой упряжкой.

Костеря неблагодарную тварь, на чем только Белый Свет держался, виртуозно и вдохновенно, менестрель выкарабкался на берег и обессиленно растянулся, постанывая от боли в раненом колене и изодранных руках и плечах[3].

Спасенный словно того и ждал: моментально убрав когти, он сошел с поверженного барда на берег, словно гросс-адмирал с флагмана – неспешно и важно, точно занимался этим всю свою жизнь, и иначе и быть не могло. Отойдя на несколько шагов – своих, не человеческих – он подождал, пока миннезингер поднимет голову, и также неспешно и важно отряхнулся, орошая дождем соленой воды физиономию своего спасителя.

Издав разъяренное рычание, Кириан потянулся схватить наглеца, чтобы скинуть обратно в пролив, но бывший утопленник оказался проворней, и пальцы поэта сомкнулись на пустом месте. Грациозный взмах хвоста – и вторая порция брызг нашла нового хозяина.

- Да чтоб тебя сиххё забрали… – по старой привычке выругался Кириан и по новой дополнил: … - в Улад!

В ответ на него бесстрастно уставилась пара зеленых светящихся глаз.

- Дудки-лютни-балалайки!.. - с отвращением сплюнул песком поэт: – Кошка! Я рисковал утонуть такой чудной ночью в не менее чудной лунной тропе и попасть в совсем уж пречудный Лунный Град Уставших Душ ради какой-то драной кошки! Чудесненькое завершеньице так замечательненько развивавшегося вечерка! Ну вот хоть пойти и утопиться!..

Страдальчески кряхтя и кляня свою зловредную истязательницу-судьбу, менестрель поднялся и похромал домой. Но прежде он сделал остановку в ближайшем кабаке, купил двухлитровую бутыль дешевого, как редька, и такого же ядреного сидра[4], и по дороге использовал его по назначению. Весь до последней капли.