Рассчитав, сколько примерно у него в запасе времени, Костя решил, что успеет искупаться, и прямо от изваловского дома отправился на речку – тем коротким путем, каким ходят садовские бабы полоскать белье: сначала узким проулочком, мимо дяди Петиной скособочившейся избенки, где он квартировал, затем – по тропинке, кривуляющей по глинистому откосу, изрытому коровьими копытами, в гусиных пушинках и зеленом гусином помете.
Принимая свежесть речной воды как самое высшее сейчас для себя на свете наслаждение, Костя окунулся и побарахтался вблизи берега: плавать он умел едва-едва и побаивался глубоких мест.
Выбравшись на бережок, Костя только слегка отжал трусы и не стал обтираться, чтоб тело подольше чувствовало бодрящую прохладу. Последнюю неделю его жизнь в Садовом из-за полной незанятости превратилась почти в курортный кейф; он только и делал, что купался на дню раз пять, загорал, ел с аппетитом в садовской чайной да калякал с кем придется и о чем придется. В этом, что и говорить, была своя прелесть, но все-таки безделье уже прискучило, поднадоело, и, главное, точила досада, что время он проводит впустую, без пользы, расходует его зря, тогда как в работе, в которой он участвует, как ни в какой другой время так драгоценно – каждый час, каждая минута…
В своей записной книжке Костя вел маленький дневник: коротенько записывал то, чем ежедневно бывал занят, чтобы потом привезти в институт отчет, – так требовалось по учебной программе. В последние дни ему даже прибавить к своему дневнику было нечего. Костя только метил даты и повторял одну лаконичную стереотипную строчку: «В Садовом». Ведь не запишешь же: «Купался. Загорал. Ел щи и вареники со сметаной»…
Послышались нарастающий железный лязг и громыхание. С садовской горы, вихляясь, катили тяжко нагруженные самосвалы. Лихо газуя, они промчались мимо Кости по узкой полоске приречного луга к леску, темнеющему у реки, выше по течению, – один с кирпичом, другой со щебенкой. Костю с ног до головы обмело жарким ветром их движения, осыпало густой пылью, взрывчато вскинувшейся с дороги по следу самосвалов. Костя зло поглядел на прогрохотавшие машины: так ему было хорошо – и на же тебе, опять грязный! Вот уж поистине «адские водители». Им насчитывают за число рейсов, каждый хочет подколымить побольше, вот и носятся как угорелые, всех кур передавили на улицах села.
А еще месяц назад здесь, у реки, было совсем тихо и почти безлюдно. Кое-где, поодаль друг от друга, упрятавшись в густом дубняке, стояли брезентовые палатки городских любителей рыбной ловли, да некоторые такие же любители приезжали сюда по воскресеньям на собственных машинах.
Строительная суета и горячка под садовским обрывом начались после того, как однажды тут побывал на воскресном отдыхе директор одного из городских заводов. Место ему приглянулось. В следующее воскресенье он прибыл в рощицу на берегу реки уже не один, а с заводским парторгом, председателем профсоюзного комитета и еще полдюжиной других должностных лиц. Разделив восторги своего директора от местной природы, они единогласно поддержали возникший у директора в связи с этими восторгами замысел: поставить в приречной роще дом отдыха для заводских рабочих. Завод большой, на нем занято чуть ли не двадцать тысяч человек, профсоюз на заводе богатый, строительство дома отдыха ему вполне по силам; а рабочие только спасибо скажут дирекции за такую о них заботу и такой добрый подарок всему коллективу.
Идея агитировала сама за себя. Куда же лучше: дом отдыха будет функционировать круглый год, принимая ежемесячно до полтысячи человек. Жить отдыхающие будут в деревянных домиках легкого типа, изготовленных из заводских отходов, – таким образом, основное, жилье, обойдется совсем недорого. Из капитальных же сооружений предстоит построить только столовую с кухней и верандой да электростанцию с дизельным движком.