Барин

Среди крестьян, что Петухов у Хромова купил, Любка – ничейная оказалась. В бараке все её шпыняли да гнали отовсюду. В конце концов получилось спать ей в общих сенях, возле коз и овец. Скрутится калачиком, в сено поглубже зароется, или к овце прижмётся, и засыпает чутким, дрожащим сном. Пропитания с общего котла порой и не хватало. Кинет кто по жалости краюху – и на том спасибо. Жила детина никому не нужной, оторвавшейся щепой.

Мать её не купил Петухов – по старости. А ведь как просила баба, умоляла Христом Богом, а он сапогом отшвырнул, точно шавку. Видела это Любка. И так стало мать жалко, что аж до слёз. Сдавила тогда девка глаза руками, ни звука не проронила. После сбежать хотела, к матушке податься, но наслушалась историй, как беглых крестьян наказывают, испугалась.

А тем временем зародилась в юной девичьей душе горькая обида. Зрела холодными ночами терпеливая злость. Решила непременно отомстить барину за его жестокосердие.

А потом совсем неожиданно её как подростка в дворовые девки позвали, чтобы не в поле – как все, а на барском дворе управляться. Тут и возможность появилась отомстить барину-злодюге. И решила она, как позовут в дом, непременно с ножом на него кинется. Непременно, решила.

Ну а когда случай подходящий представился, не сумела Любка как полагается воспользоваться. Сил недостало. Шибанула, конечно, барина по плечу кочергой, но не слишком, видать, ушибла. Оттого и набросился он, как зверь на добычу. Сильно Любку сапогом пришиб. Первые дни, как на свинарник её приволокли, даже встать не могла, так внутри кости болели. Потом ничего, расходилась.

Тогда ещё большую злобу на барина затаила. Жила теперь одной только мыслью быстрее вырасти, стать немного сильнее и проучить мучителя как полагается.

Так на свинарнике и росла девка. А как восемнадцать годков набежало, стали все вокруг на Любку как-то странно смотреть. Пастухи и птичницы с самого начала мало заговаривали, а тут и вовсе почти перестали. Как будто даже стороной обходить пытаются. И невдомёк девке, отчего так?

Только одна работница Фрося, что с кролями возится, раз Любке сказала:

– Ты, девка, со своими формами наплачешься, ох наплачешься.

Что это могло значить, Любка не догадывалась.

Из обширного барского хозяйства хуже всего служить в свинарнике. Даже в знойные дни, когда везде земля сухая, двор свинарника в бурой зловонной жиже. Кто служит здесь, на барских хозяйствах, уж принюхались. Но для новичка – поистине пытка.

Запах свинарника будто в кожу проникает и в волосы. Это хорошо, что Любке нигде бывать не приходилось. В деревню она не ходила, в бараки тоже никогда больше не возвращалась, а к барскому двору, и тем более дому, её на пушечный выстрел никто не подпустит. Но самой Любке запахи эти уже давно не докучали. Поначалу часто кишки выворачивало, теперь уже нет.

Работа нечистая, зато никто над душой стоять не пытается. Благо вонь всех надзирателей вокруг разгоняет. Работники хоть этому рады. Живи себе спокойно, работай на барина, да животину подавай, когда просят. Вот и вся забота. Придет с барского дома слуга, то Митька, а то ещё кого пришлют, пройдёт по хозяйству, соберёт, чего нужно к барскому столу, и уходит. И никаких тебе нареканий. Благодать.

Как-то выходит Люба из свинарника. А за забором стоит Мишка, самого барина охранник. Стройный, кудри светлые, на солнце выгоревшие, глазами голубыми смотрит, краями губ улыбается. Хорош, ничего не скажешь.

– За поросенком барыня прислали. Митька что-то шибко приболел. Лежит, встать не может, – говорит Мишка.

Поймала Люба поросеночка и в котомку Мишке засовывает. А он от запахов морщится, но Любку взглядом пожирает. С того дня стал частенько захаживать. Спросит что-то, или рядом пройдёт, глянет. Бывает, невдалеке остановится и наблюдает.

Поначалу Люба совсем будто не замечала этого. Ходит, ну и пусть себе ходит. Ей то что?

А Фроська, говорит:

– Гляди ка, Мишка ходить повадился. Неровен час и замуж тебя позовёт. Он-то парень хороший. Хоть и глуповат маленько, дак это и не главное. Хорошо уже то, что при барине служит, будешь на подхвате у барыни.

– Ненужно мне замуж. С чего это говоришь?

– А вот посмотришь. Туды-сюды, придёт. Вижу я, ты ему запала. И как тут удержаться? Что он дурачок, что ли? Глуповатый, но не настолько.

Любка отмахивалась. А однажды и вправду пришел Мишка, при параде. Картуз с цветком надел, рубаху чистую, штаны. Поясом нарядным подпоясался.

– Люба! – кричит.

Выходит Люба из свинарника.

– Чего тебе?

– Поди ближе.

Подошла. Встала за забором. Сарафан навозом измазан, на руках грязь застыла. Лицо перепачкано.

– Ну?

– Люба. Давай вместе жить, – потом спохватился. – А хочешь, повенчаемся?

Рассмеялась Люба ему в лицо:

– Совсем сдурел? С чего это я с тобой венчаться должна?

– Больно ты мне сердце зацепила. Хочу жить с тобой.

– Ты, Михаил, уходи лучше по-доброму, не то вилы возьму и наколю куда нужно.

Михаил потоптался.

– Что же, отказываешь, что ли?

– Верно понял. И не приходи больше, не околачивайся. Не то вилы возьму.